– Тоже за двести долларов? – сорвалось у меня от испуга. – То есть за триста…
– Можно и подороже, – показал он желтые крупные зубы. – Так как?
– Да у меня ничего нет, я просто так сказала.
– Ясно. Ладно, схожу когонибудь во дворе поищу, а вы пока подумайте, может, еще что продадите…
Мужчина наконец вынул правую руку из кармана мешковатого пиджака, надетого поверх свитера, и мне показалось, что я разглядела синие цифры на костяшках его пальцев. Точно… Значит, он сидел… Я перевела взгляд на его лицо, но попрежнему никак не могла понять выражение глаз. А он вдруг вздохнул:
– Ох, устал сегодня! Денек был – не приведи Господи… Ну что, пойду поищу помощника. Выто точно надорветесь поднимать, – он подмигнул молчащему в углу комнаты Грише.
А мне стало невероятно стыдно. Да что это я в самом деле! Косит… татуировки… И что, в концето концов! Нельзя же человека подозревать, если у него проблемы со зрением и он очень похож на страшного дядьку из детских кошмаров…
Когда он вышел, ко мне тихо подошел Гриша, прислонился и обнял меня ручками. От неожиданности я замерла. Мальчик посмотрел на меня снизу вверх. Я видела, что он хотел чтото сказать. Видимо, для него непривычно выражать свои ежесекундные мысли словами, поэтому он чаще молчит, а если говорит, то словно без начала и конца – все остальное остается внутри него.
– Что, Гришенька? – Я тоже обняла мальчика.
– Я боюсь, Александра Витальевна…
Ну, молодец! Произнес, наконец, мое имя до конца. Кажется, в первый раз. Я присела перед ним на корточки и взяла его ручки в свои.
– Чего ты боишься, малыш?
Гриша, вместо того чтобы ответить, с ужасом посмотрел на дверь за моей спиной. Она вдруг распахнулась, и в квартиру вошел тот, кого он боялся, – наш подозрительный дядька с бегающими глазами. За ним я увидела еще более подозрительного парня, с одутловатым нечистым лицом. Он посмотрел на меня тяжелым долгим взглядом, и мне показалось, что он меня не видит. Я уже встречала таких ребят – не в поликлинике, конечно, а на улице. Если сталкиваешься с ними взглядом, то появляется очень неприятное ощущение, будто смотришь во вставные, незрячие глаза, за которыми – пустота. Пустая, тяжелая черепная коробка, которой можно легко разбить чужой нос, протаранить дверь или придержать ее в случае надобности. Кстати, чтото быстро подозрительный дядька нашел этого парня, как будто тот стоял за дверью.
– Так, друг, вон туда проходи… – дядька показал парню на маленькую комнату. – Хозяйка, мы уж в сапогах, ага? Подотрешь потом…
Я хотела сказать, чтобы он всетаки снял сапоги – как я потом буду подтирать с большого плотного ковра, лежащего по всей комнате, по которой он сейчас идет… Вот уже прошел… И вообще сказать, что передумала продавать инструмент. Но опять остановила себя. У меня просто развинтились нервы за последние дни. Слишком много событий, как будто прошел месяц или год. А всегото – несколько дней…
Я стояла и смотрела, как мужчина накинул широкий брезентовый ремень на пианино, протянул его снизу и снова накинул, как подхватил пианино, кивнул парню, тот приподнял со своей стороны… Я вдруг вспомнила, как сидела за этим пианино перед своим выпускным концертом в музыкальной школе и плакала – как же мне не хотелось заканчивать школу! Она отнимала невероятное количество времени, но там была такая прекрасная атмосфера, и подружка Ксения, и моя любимая преподавательница по фортепьяно, Елена Михайловна, очень полная, смешливая, голубоглазая, с хрустальным светлым голосом и большими красивыми руками, которыми она могла сыграть все что угодно как будто шутя. Елена Михайловна любила играть со мной в четыре руки и петь, и иногда, прервав урок, могла сесть на ученическое место и самозабвенно пропеть остаток занятия… А я, зачарованная ее легким волшебным голосом, слушала, сидя за огромной спиной, обтянутой синим шелковым платьем. Она казалась мне живой музыкальной горой, теплой, доброй, слегка колышущейся в такт пению, а я сама – гостьей, про которую гора, к счастью, забыла…
Может, не надо было продавать его? Это же кусочек моей собственной жизни, мой детский инструмент, за которым я провела столько часов. Но «Зарю», когдато сюрпризом подаренную Ийке на день рождения ее двоюродными дядями, которых она больше никогда не видела, вообще вряд ли бы кто купил, так что…
Дядька с парнем тем временем пронесли пианино через большую комнату и стали с трудом протаскивать его через входную дверь. Коекак прошли и бодро потопали к грузовому лифту. Когда раскрылись двери лифта, я, ничего не понимая, спросила:
– Простите, а деньги вы оставили гдето в комнате?
– Деньги… – Дядька взглянул на меня, точнее, быстро скосил глаза в мою сторону.
Нет, пожалуй, он действительно просто косит от природы, и ничего больше. Мне все это кажется – подозрительный взгляд, манеры, как у хорошего артиста в телевизоре, виртуозно играющего матерого зэка…
– Извините! Забыл. Хочется побыстрее… Сейчас… – Он неловко повернулся и охнул. – Давайте мы уж вниз спустимся… тяжесть такая… – Он с трудом развернулся к кнопочной панели в лифте. – Вы приготовьте пока сдачу…
– Сдачу?
– Ну да, у меня пятьсот евро. Хотите, вот возьмите, в кармане, переднем, в брюках, – сказал он, когда двери лифта уже закрывались.
Но даже если бы они, наоборот, открывались, я бы в переднем кармане его брюк копаться точно не стала. Можно наткнуться на чтонибудь неожиданное… Странный всетаки дядя.
Пока я думала, пошутил ли он насчет брюк и где мне искать ему сдачу, и как пересчитать евро на доллары, раздался звонок. Звонила Ирка.
– Что делаешь, Сашуня? Чтото совсем пропала… Позвонила тогда, два слова сказала и все…
– Привет! Что делаю… Ищу сдачу с пятисот евро!
– У тебя появились деньги? – с сомнением спросила моя подружка.
– Слушай, давай я тебе перезвоню минут через десять, а? Просто… я тут пианино продаю…
– Пианино? Какое? Не австрийское, надеюсь?
– Его… – вздохнула я.
На самом деле Ирка позвонила вовремя, я как раз сегодня к вечеру поняла, что созрела для разговора с близкими и родными об Ийке. И хорошо даже, если я первой расскажу Ирке. В ней есть некая мощная жизнеутверждающая основа, позволяющая ей во всех ситуациях надеяться на лучшее, причем на самое лучшее.
Но сейчас Ирка заволновалась:
– С ума сошла! Зачем? Вот какая, а! И не посоветовалась! Ты ж такая шляпа! Да я бы лучше попросила Филимончика, он бы мне подарил твое пианино на день защиты любимых жен… Я такой день теперь каждую неделю устраиваю. Знаешь, как мужчине полезно!
– Ну, все уже, Ирка, поздно. Унесли пианино. Теперь только сдачу надо найти покупателю.
– Но я надеюсь, ты дорого его продала? Подожди, ты говоришь, сдачу с пятисот евро? А за сколько ты его продалато? За четыреста восемьдесят, что ли?
