– Лиля, оденьте его потеплее и подстелите чтонибудь, хотя бы газету, чтобы он не сидел на голом полу. И дайте книжку какуюнибудь. Я скоро приду, не волнуйтесь.
Я уже заходила в подъезд к девочке с воспалением легких. И решила сразу после нее поспешить к дому незадачливой Гришиной мамы. Хотя… Кто знает, как жилось бы Грише, если она изза него себе во всем бы отказывала, в самом для нее главном. Может, она бы орала на него, рыдала с утра до вечера, била бы…
Но я ведь точно не знаю, как живется ему сейчас. Почему он такой бледный и почему глохнет? Врожденных причин тому как будто нет.
Гриша ждал меня в подъезде. Сидел на сложенной вдвое газете «СевероЗападный округ» и смотрел на входную дверь. Могу сказать: хуже нет, когда ребенок не прыгает, не шалит, а может спокойно, ничего не делая, просидеть на одном месте десять минут. Это первый признак того, что с ним чтото не в порядке.
– Гришенька, здравствуй, малыш!
Он обрадовался, увидев меня, но с места не двинулся.
– Пойдем, пожалуйста! Я приглашаю тебя сегодня в гости. Посмотришь, как я живу. Я же была у тебя в гостях, а ты у меня – нет.
– Можно, вы отведете меня домой? – спросил Гриша и собрался плакать.
Даже для моего, более или менее привычного ко всему, что касается детских слез и страданий, сердца, это было слишком. Но как же так можно, в самомто деле! Проявлюка я характер и посмотрю – что там за ремонт с размахом у Лили затеялся… Я поднялась пешком на четвертый этаж, постояла перед закрытой стеклянной дверью на площадку. Естественно, никаких мешков с цементной смесью или досок за дверью видно не было. Характерных звуков ремонта тоже не было слышно. Я подняла руку, чтобы нажать на звонок. Помедлила и спустилась обратно. Просто в другой раз она мне не позвонит. А не найдет, кому сбагрить Гришу, так возьмет и оставит его сидеть в подъезде на ночь – в принципе, там тепло, топят хорошо, можно и булочку ему с собой дать. Возмущаясь про себя, я спустилась на первый этаж и… Гришу не обнаружила.
– Гриша! – Я огляделась по сторонам.
Первым делом я решила, что он спрятался. Маленькая Ийка лет до восьми любила прятаться от меня под столом, за дверями, за шторой, могла спрятаться за машиной, которая собиралась отъезжать, и в шкафу, где хранятся стиральные порошки и домашние инструменты – молоток, пила – в той самой каморке, которую она потом всю жизнь боялась…
Я прислушалась – ни шороха. Странно. Большого пакета и сумки, с которой мальчик сидел, тоже не было. Я быстро заглянула во все закутки, где бы он мог спрятаться. Поднялась на второй, третий этаж… Господи, ну вот этого еще не хватало! Кто и как мог забрать его из закрытого подъезда? Это же не вокзал и не супермаркет, где детей воруют!
Я вдруг почувствовала, что в подъезде Гриши нет. Быстро выйдя на улицу, я огляделась. Нет. Около подъезда вообще никого не было, даже спросить не у кого. Я решила обойти дом, по дороге пытаясь сообразить – куда выходят окна Лилиной квартиры, и никак не могла вспомнить. Точно, что только на одну сторону, потому что квартира однокомнатная, совершенно типовая – ни спрятаться, ни укрыться, ни тайком от сына найти самого лучшего в мире мужчину… А что иное, кроме отчаянного и нереального желания срочно, немедленно прикрепить к себе некоего исключительного мужчину всеми имеющимися в арсенале средствами, может подвигнуть вполне вменяемую, на вид милую, непьющую женщину выставить сына в подъезд с пакетом и тут же ухватиться за чьюто вожделенную ширинку… Иначе чем мог помешать Гриша своей маме, вечной и горемычной невесте, уже наперед обманутой всеми женихами?
Я издалека увидела маленькую фигурку в темнозеленой курточке и серой шапке, неподвижно стоящую под окном. Гриша нашел свое окно – конечно, мама же часто зовет его из этого окна, когда он, большой мальчик, гуляет один на площадке перед домом.
Я подошла к ребенку и молча встала рядом. Гриша все так же смотрел на окно. Я тоже посмотрела и разглядела какуюто небольшую игрушку, висящую на окне.
– Что это у тебя висит на окне, Гришенька?
– Журавлик… Мама мне вчера подарила, сама сделала из тетрадки… А я раскрасил его… Мама сказала, что журавлик приносит счастье. – Гриша говорил чуть замедленно, но очень хорошо для своих семи лет.
– Вы навсегда заберете меня от мамы? – спросил меня Гриша и посмотрел совершенно несчастными, тут же намокшими глазами.
– Знаешь что, давайка мы не будем плакать на улице, а? Сегодня смотри как холодно! А то придется потом сопли лечить. Навсегда я тебя не заберу. У меня же есть своя дочка, я тебе рассказывала, помнишь?
Гриша кивнул. Я приобняла мальчика, взяла у него тяжелый рюкзак и пакет с одеждой. Чтото Лиля с одеждой перестаралась – всю полку, что ли, не разбирая, вывалила в пакет? И как только мальчик дотащил его сюда…
– Вы приведете меня к маме обратно?
– Конечно, Гришенька.
– Сегодня? – не очень уверенно уточнил мальчик.
– Посмотрим, малыш. Когда у вас ремонт закончится.
– У нас нет ремонта, – ответил мне Гриша и, вздохнув, взял меня за руку. – А я сегодня звуки опять слышал… Мама чтото говорила по телефону, смеялась, я сначала слышал, что она говорит… А потом стало тихо… и я услышал звуки… как будто играет музыка… Потом опять стало тихо… и снова заиграла музыка…
– А ты помнишь эту музыку?
Гриша кивнул.
– Я ее часто слышу. Только она все время разная. Похожая, но разная… И как будто играет… я забыл как называется… дудочка, и еще с кнопками сверху… Флейта!
– Понятно. А ты не пробовал записать мелодию? Или наиграть ее?
– Да, я иногда потом ее играю…
– А учительнице в музыкальной школе показывал?
– Нет. Я же давно не ходил в музыкальную школу. Меня водить некому.
Конечно. Как же я забыла! Лиля мне рассказывала, что ее мама вышла замуж и не может пока сказать мужу, что у нее есть внук. Вероятно, любовь к противоположному полу передалась Лиле по наследству, и она ничего не может с этим поделать, точно так же как ктото не может никак наесться – ест, ест, толстеет, сидит на диете, потом опять ест и ест – любит есть, и все тут. Любит вкус еды, запах, процесс поглощения. Когда еда во рту, когда она в тебе – так хорошо, так приятно, задействованы все клетки мозга, отвечающие за удовольствие и счастье. А если в тебе ее временно нет, ты думаешь только о ней, какая она будет, эта еда…
– Когда у тебя урок, ты не помнишь?
– Во вторник, кажется… Нет, я не знаю. У меня записано! – Гриша остановился и, совершенно подетски поставив рюкзак прямо в лужу, стал чтото искать в нем. – А тетрадок из музыкальной школы нет…
– Ладно. Мы позвоним в школу и спросим, когда у тебя урок. Договорились? И я отведу тебя.
– Хорошо, – обрадовался Гриша. – А заберет мама?
– Конечно, малыш. – Я отвернулась. – Заберет тебя мама. Обязательно.
