– А вы не знали, что ключик от пианино? – спросил меня с любопытством Кротов.
– Нет, конечно, я никогда его не видела.
– Замочек там не простой, хитрый…
– А я вообще почемуто думала, что это папа Владика от какогото своего сейфа потерял…
– Хорошо, что отдали не ему, а мне! – засмеялся Кротов. – Так часто и бывает. По, казалось бы, случайной ниточке все распутывается.
– А ключик гдето, значит, лежал в пианино и упал, когда они его несли, так, что ли?
– Там специальный ящичек с кнопкой, – вдруг сказала Ийка и посмотрела на Кротова. – Под верхней крышкой, слева. Я в детстве доставала ключик, запирала пианино и опять отпирала…
Я с удивлением взглянула на нее.
– Правда? А я и не знала ничего…
Ийка только вздохнула и взяла меня под руку, ни слова больше не произнеся. Кротов несколько секунд глядел на нас, а потом вдруг сказал:
– «Черепашонок спал в песке, и устрицы вздыхали, И солнце озирало мир без гнева и печали»
[11]
. Кажется, так…
– Это вы написали? – тихо спросила Ийка.
– Увы! – засмеялся Кротов. – Один замечательный ирландский поэт. А я лишь прочитал и запомнил.
Он был прав, тонкий милиционер Кротов, читающий в свободное время книжки, – как всегда, чувствуя рядом тепло своего черепашонка, я ощущала себя абсолютно самодостаточной и вполне счастливой. Я стала думать, как трудно бы мне сейчас пришлось, если бы Кротов вдруг предложил: «А пересядька ты ко мне, Саша! Поближе…» И пока я спрашивала себя, пересела ли бы я, он продолжил рассказ про свои подвиги и победы.
С Хисейкиными дело обстояло следующим образом (опять же – если верить бравому и, похоже, честному, но очень уж неправдоподобному человеку Кротову). Андрей Алексеич для начала съездил в отделение, где находилась Ийка. Воспользовавшись своим служебным положением и знакомствами, посмотрел материалы дела. Коечто сразу показалось ему странным. Например, то, что «видеоматериалы» (то есть запись, которую зачемто вели Хисейкины у себя дома) оказались приобщены к делу в виде копии, причем копия была сделана лишь с одного эпизода – как Ийка берет кольцо и с ним вроде как уходит из комнаты. Но ведь она могла действительно походить, походить и вернуться, положить украшение на место.
Следователь, ведущий дело, объяснил Кротову, что он видел подлинный видеоматериал, и что на нем было то же самое. Кротов договорился со следователем, чтобы Хисейкин опять дал подлинную запись, и посмотрел ее сам. И обнаружил: после того, как Ийка брала кольцо и выходила с ним из комнаты, в съемках был перерыв – по всей видимости, отключалось электричество – поскольку регистратор снимает и снимает, ему все равно, день или ночь, ходит ктото по квартире или все уехали на дачу… Либо снятое было просто стерто. В следующем снятом эпизоде камера фиксировала лишь спокойную и накрашенную как для телешоу Марину, перебирающую свои драгоценности. Вот она примеряет сережки, улыбаясь сама себе, вот чтото ищет и не может найти, хмурится, преувеличенно нервно ищет, наконец, вытряхивает все из большой шкатулки, раскладывает на столе и чегото не находит. В панике открываетзакрывает ящики трельяжа, смотрит под туалетным столиком…
Как предположил Кротов, это все было снято специально для того момента, когда «умный» следователь, просмотрев копию эпизода с Ийкой, попросит всю запись… Сколько длился перерыв между эпизодом с Ийкой и поисками кольца, понять теперь было трудно. Там, где была снята Ийка, примеряющая кольцо, стояла дата. А в эпизоде с Мариной тот, кто настраивал камеру для автоматической съемки или редактировал отснятое, дату убрал. И както подразумевалось, что дата та же.
– Но она, разумеется, была другая! – Кротов с удовольствием потянулся. – Да, выспаться бы, для полноты счастья… Так вот. Я узнал, когда они заявили в полицию, и ненароком поинтересовался, сразу они заявили о пропаже кольца или нет. И уважаемая Марина, поскольку именно этого вопроса не ожидала, ответила – «сразу». Тогда можно сделать вывод, что прошло полтора дня между обоими эпизодами. Следите за логикой?
Я кивнула, а Ийка лишь тихонечко вздохнула и уткнулась носом в мое плечо.
– Можно было, конечно, пытаться понять, что же происходило в эти полтора дня, запись с которых была стерта, – продолжил Кротов, солнечно улыбаясь. Надо же, я и забыла, какая у него улыбка… Заставляла себя все это время о нем не думать, и, оказывается, у меня это получилось… Усилием воли я сейчас сосредоточилась на том, что говорит Кротов. – Чем и занимался следователь, к моему большому удивлению. Дело тухлое, семейное, обычно никто не копается…
– Но вы сделали чтото другое? – спросила я, потому что Кротов замолчал. А менято как раз интересовало продолжение – то, что касалось Хисейкина и освобождения Ийки.
– Но я сделал чтото другое, – кивнул Кротов, явно думая в этот момент о чемто своем, разглядывая нас с Ийкой и покачиваясь на стуле.
– Не качайтесь, упадете, – машинально сказала я, как сказала бы любому мальчишке, качающемуся на довольно шатком стуле. Хороший стул, бабушкин, деревянный, отполированный до блеска на сиденье… Давно бы пора его выбросить, но очень жалко – напоминает мне о моем детстве и моей доброй, плохо видевшей, но зато очень хорошо все слышавшей и понимавшей бабуле…
– Не упаду, – ответил Кротов и в то же мгновение опрокинулся назад, слегка стукнувшись головой о край плиты, перед которой сидел. Кастрюля с остывшей водой изпод только что съеденных нами макарон поехала вниз и неторопливо опрокинулась на не успевшего сразу вскочить Андрея Алексеича. Пара длинных тонких макарончиков, остававшихся в кастрюле, мягко сползла ему на волосы.
Ийка от неожиданности ойкнула, я засмеялась. Кротов тоже засмеялся, но не могу сказать, что от всей души. Отсмеявшись и сняв с волос макароны, он сказал, энергично протирая голову кухонным полотенцем, протянутым Ийкой:
– Я понял: пытаться понять, что там происходило, – бесполезно. Уверен, что происходило чтото другое, а нам подсунули – оба супруга или ктото из них – уже готовое решение. Очень самонадеянно, в надежде, что никто не захочет в этом разбираться. Рассчитывали, вероятно, приплатить следователю, чтобы закрыл глаза на очевидные нестыковочки и хлипкость их версии. Вот так и получилось – плохая девочка Ия своровала колечко, и нужно ее как следует наказать, чтобы она не пошла завтра грабить ювелирный магазин. Иначе говоря, санитары нашего общества – Вадим и Марина Хисейкины – решили заняться воспитанием трудного подростка. Скажи мне, ты – трудный подросток, девочка Ия?
Ийка отвернулась от него. Мне показалось, что она собирается плакать, и я сделала Андрею Алексеичу страшные глаза. Тот в ответ лишь вздохнул и покачал головой.
– Так вот. Поэтому я пошел и… – Кротов не успел рассказать, что «и», поскольку одновременно зазвонил телефон и раздался звонок в дверь.
Мне почемуто казалось, что звонит Хисейкин – слишком уж много я думала и говорила о нем сегодня. Я взяла радиотрубку, и с ней пошла открывать дверь. Но в трубке раздался женский голос.
