Высаживая меня на острове, смуглолицый и кареглазый лодочник, очень напоминающий оруженосца арабского принца, похвастался:
– Можете рассказывать дома, что сидели рядом с прямым потомком рыцарей! Моя фамилия – Спитаре!
Я помнила, как Лео говорил мне, что он тоже – Спитаре. И спросила лодочника:
– А у вас нет случайно родственника по имени Лео?
– Лео? – он задумался. – Был, но он умер в прошлом году. Но у меня очень много родственников. Мы же здесь почти все родственники…
Уже потом, в гостинице, Лео, смеясь, объяснил мне: действительно, Спитаре – самая распространенная фамилия в их стране. Потому что такую фамилию давали в детских приютах незаконнорожденным детям госпитальеров, рыцарей, позволявших себе в долгих походах время от времени снимать тяжелые, обуздывающие плоть латы…
На острове я долго шла пешком под горячим солнцем, по практически голой каменистой земле, чтобы увидеть древнее сооружение из желтокоричневых гигантских камней. Огромные глыбы, по местному поверью, носила под мышкой великанша, прижимавшая другой рукой к груди своего младенца. Вот и остались на одной из глыб, ставшей стеной святилища или дома, следы ее огромной ладони. Как странно… Почему же я никогда раньше не видела этого, хотя бы на фотографии? Вот же оно, самое ясное свидетельство того, что была на Земле какаято другая жизнь, о которой мы ничего не знаем. Была и перестала быть. Жили задолго до нас другие люди, громадного роста, которые были в состоянии поднять и перетащить каменные глыбы весом в несколько тонн… Они не знали колеса, наверно, они были примитивны по сравнению с нами, но они ведь тоже рожали детей, кормили их молоком, оберегали от болезней и обид, страдали за них… Эти люди о чемто мечтали – о чем? Чегото боялись… Чего – мы теперь уже и не узнаем. Они почемуто погибли или перестали рождаться на Земле.
Лодочник, как мы и договорились, ждал меня на берегу. Когда я шла обратно по безлюдной степи, как будто обрывающейся в море, у меня возникло ощущение, что я иду гдето по самому краю земли, и на секунду мне показалось, что ничего и никого больше на свете нет – только я, чистейшее море, сливающееся у горизонта с розовозолотым закатным небом, и сильный ветер, несущий золотистые облака. И этот пустынный берег, «где ветры пели и века», как вдруг пронеслась у меня в голове чьято строчка.
Надо сказать, что неожиданное появление денег и моего личного счета, в существование которого я не сразу, но поверила, заметно повлияло на мое мироощущение. Я совершенно спокойно заплатила лодочнику запрошенные им немалые деньги и нисколько не расстроилась. Может, конечно, это оборотная сторона моей бедности, привычной бедности, – абсолютное равнодушие к деньгам. Особенно здесь, в этом краю, хранящем следы ушедших столетий и других цивилизаций – маленькие слоны, большие люди… – ценность денег кажется смешной.
Да, есть у меня теперь эти деньги. И применение им уже нашлось – Вадик Хисейкин тут же потребовал их себе, и, скорей всего, он их получит. А даже если не потребовал бы… Я точно чувствовала, что ни вещи, которые я могла купить на них, ни даже новая квартира никак не помогут мне ощутить себя, скажем, любимой. Или перестать бояться за родителей, за каждый оставшийся им день. Или махнуть рукой, а проще говоря, плюнуть на Ийку, сказав: «Выросла – и ладно!» и благоденствовать, не думая, где она, с кем и как теперь живет.
Я думала, что не переживу эти дни до отъезда, но, как ни странно, благодаря экскурсиям и поездкам, время пошло довольно быстро. Знакомиться со мной больше никто не пытался – ни латиноамериканцы, ни французы, ни наши. Хотя я настолько никого вокруг не видела, что, если ктото и делал попытку обратить на себя мое внимание, я этого просто не заметила.
Я дала себе обещание не звонить Кротову, зря его не дергать и не подгонять. Хорошо, если он действительно хотя бы попытается чтото сделать. Единственное, я позвонила ему на следующий день после нашего разговора, сказать то, что не успела сказать в прошлый раз.
– Да, Саша, – ответил он так, будто мы только что расстались.
Я тоже не стала здороваться, и мне казалось, что все это время мы были рядом – со вчерашнего звонка.
– Я забыла сказать. Хисейкин требует денег за то, чтобы выпустить Ийку. Они у меня есть, вы не волнуйтесь.
– И много он требует? – вздохнул Кротов.
– Ну… прилично. То есть… у меня случайно как раз такая сумма появилась. Я готова отдать ему любые деньги, лишь бы они с Мариной забрали заявление из полиции. Но… можно, чтобы Ийку выпустили побыстрее? Не дожидаясь, пока я прилечу и дам денег… Вообще я думала, что можно перевести ему деньги на счет…
– Не стоит. Лучше, если уж соглашаться, то живыми деньгами, со свидетелями, пусть скажет чтото, мы это запишем на камеру, чтобы потом не отпирался…
– Вряд ли Вадик на это пойдет.
– Я понял, Саша. Ладно, решим. Никаких поспешных шагов не делайте. Если что надумаете – позвоните сначала мне, чтобы мы с вами в одну сторону шли, хорошо?
– Хорошо, – вздохнула я.
– Все будет хорошо, не волнуйтесь, – ответил Кротов, и мне вдруг захотелось, чтобы он опять говорил со мной на «ты». Я незаметно для себя тоже мысленно стала звать его на «ты».
– А… вы уже…
– Пока рано говорить о чемто, – даже не дал мне спросить Кротов.
– Ее не выпустят?
– Я занимаюсь вашим делом, Саша. Поверьте.
Слова прозвучали настолько отчужденно, что я не стала продолжать расспросы.
– Я видел Ийку, – добавил Кротов. – Она… держит себя в руках, скажем так. Не переживайте.
– Хорошо. Я позвоню.
– Да, конечно. Больше не могу говорить, простите… – И он отключился.
Вот в тот момент я и решила, чтобы не озвереть от неизвестности и одиночества, посмотреть в оставшиеся дни как можно больше достопримечательностей и древних памятников. И была абсолютно права. Время полетело быстрее, но когда подошел день отъезда, мне показалось, что прошло не три дня, а как минимум десять – так много я успела увидеть за это время. В один из дней мне звонил профессор ПьерФрансуа Дюкло и попытался в игривошутливой форме опять пригласить меня на ужин, но тут уж я наотрез отказалась. Авантюристка, живущая, как выяснилось, внутри меня, была уже вполне удовлетворена приключениями, а я нормальная в ужасе отмахнулась: «Еще не хватало!»
Я догадывалась, что нужно позвонить подружке Ирке и сказать, что я раньше улетаю. Ведь не подводить же ее – Филимон наверняка придет нас встречать. Она должна подготовиться, объяснить както ему, почему прилетела одна, без меня.
Я все оттягивала и оттягивала момент, дождалась до самого вечера и с тяжелым сердцем набрала номер. Сообщение я решила не посылать, боясь, что Ирка может его и пропустить.
Она долгодолго не брала трубку. Я снова набрала номер и опять очень долго ждала. Наконец услышала милый мурлыкающий голос:
– Алёо…
