Потом она вдруг слегка повеселела и предложила:
— А хотите чаю?
— Нет, извините, но, по правде говоря, мне уже пора. Тоже нужно зарабатывать на хлеб насущный, — объяснила ей я.
Я внезапно почувствовала, что разговор со вдовой Герасименко меня раздражает. Что-то было в Веронике не то… Что мешало мне хотеть установить с ней тесные дружеские отношения. Но что именно? Я и сама не могла бы на этот вопрос дать какой-либо более-менее вразумительный ответ. Я просто оставила свою визитную карточку и распрощалась.
Мои поиски получили новое направление.
«Нет, явно за этой дачей что-то кроется, — размышляла я. — И такое ощущение, что Вероника не прочь найти убийцу мужа, но когда разговор заходит об этом ее прошлогоднем приобретении, то будто боится ненароком проболтаться. Что еще она может так осторожно скрывать?»
Ведя машину по улицам города, я хмурилась и думала, что если Вероника что-то скрывает и не хочет говорить, то, по-видимому, так и не скажет. Хотя какие-нибудь экстраординарные события и смогут ее разговорить. В таком случае, как говорится, милости просим. В конце концов, на тот случай, если вдову начнут мучить приступы откровения или она вспомнит что-то невзначай, я оставила ей свои координаты. Кто может знать, как все обернется? Женщины, как ветер — натуры переменчивые. Это я знала по себе, однако пыталась, в соответствии со своей все же практичной и реалистичной натурой, это корректировать.
А если следовать логике, то на очереди у меня должно быть сейчас знакомство с Галиной Григорьевной Безбородиной. Только перед встречей с ней я решила заехать домой и немного перекусить.
Следующий этап расследования начался с чашки кофе. В процессе его приготовления я решила внезапно погадать на кофейной гуще на предмет того, что меня ждет в ближайшем будущем. Да так увлеклась этой идеей, что совсем забыла, что кофе-то у меня растворимый. Бывают же такие казусы! Не каждый день, но случаются. Даже у частного детектива Татьяны Ивановой.
Дом на запыленной тихой Горной улице оказался довольно симпатичным. Просторный, добротно и крепко выстроенный, он стоял под ветвями деревьев, обшитый досками, выкрашенными темно-зеленой краской. Почти вся улица была застроена одноэтажными частными домами на много кварталов. Движения автомашин здесь почти что не наблюдалось. Зато время от времени проносились на большой скорости разрисованные рекламой трамваи, оглашая окрестности бесцеремонным грохотом. Дома стояли так близко друг от друга, что им приходилось образовывать между собой общие дворы.
Я повернула ручку железной защелки и вошла в дверь в невысоком, потемневшем от времени деревянном заборе. Я поднялась на крылечко в две-три ступени и постучала.
Было тихо. Только легкий ветерок шумел листвой многочисленных деревьев. И более ничего. Никакого другого шума не наблюдалось, в том числе и за дверью. Я попробовала постучать снова.
— Вам кого?
Я вздрогнула, ибо голос раздался у меня за спиной, совершенно неожиданно, не с той стороны, что я ожидала. Я тут же оглянулась:
— Мне Безбородиных.
Перед соседним домом стояла маленькая старушка, появившаяся вдруг совершенно неожиданно и неслышно. Скорее всего, она пришла из соседнего дома.
— А Галки нет, она на базаре, — пояснила бабулька.
— А мне вообще-то не она нужна, а ее муж, — схитрила я.
— Кто? Василий, что ли? — неподдельно удивилась старушка. — Так он помер давно.
— Как помер? Когда? — в свою очередь, разыграла удивление я.
— Да еще в позапрошлом году. В аккурат в декабре.
— Да? Жаль, — покачала головой я.
— Чего уж там жаль! Было бы чего жалеть! — не согласилась со мной бабка. — Ворюга.
И подозрительно посмотрела на меня, словно пытаясь выискать в облике частного детектива что-то похожее на усопшего Василия. Но, видимо, упорно не находила сходства. И оттого ее взгляд становился еще подозрительнее. И я решила перехватить инициативу:
— За что ж вы его так, бабушка? Неужели он у вас что-нибудь украл?
— Ворюга — он и есть ворюга, — безапелляционно утверждала бабка. — Его вся улица знает. Он и помер-то в тюрьме. Не как все люди.
— Как в тюрьме? — Меня ошарашил такой неожиданный сюрприз.
— Как его последний раз посадили, еще лет пять тому назад… Я еще тогда внука в армию проводила. А Василий из тюрьмы своими ногами и не вышел. Преставился, слава тебе, господи.
— И за что же это его?
— За что, за что, — передразнила бабулька. — Знамо дело за что — за воровство.
Разговор не отличался особой содержательностью, зато эмоций было в избытке.
— А я и не знала, — искренне призналась я. — И что, он часто сидел или это в первый раз?
— Кабы в первый! — хмыкнула старуха. — Он из тюрьмы-то, почитай, что и не вылезал. Выйдет, бывало, чуток погуляет, глядь — и опять что-то натворил… Да ему все едино было, что тут, что там — за решеткой. Таким, как он, тюрьма — она что дом родной.
— И это что же, он так часто воровал? Или еще за что-то другое попадался?
— А тебе что, этого мало? — Старуха смерила меня колючим взглядом. — Обязательно, что ли, надо, чтобы еще кого-нибудь убил? Воровать-то — грех!
И старуха назидательно подняла вверх указательный палец.
— Я тебе вот чего скажу, он ведь и убить запросто мог, — вдруг понизила она голос. — Он моего Кольку один раз знаешь как избил ни за что ни про что. Зверюга он! Форменный зверюга! Садист!
«Ишь ты какая старушенция!» — подумала я.
— А вы чего хотели-то? Он вам зачем? — наконец перешла к основному вопросу бабушка.
— Да так… Просили передать кое-что, да и дело у меня было к нему небольшое, — я постаралась быть по максимуму уклончивой. — Ну, да ладно, бабушка… Пойду я.
— Дело? Какое дело? — удивилась старуха. — Починить, что ли, что-нибудь? Это правда, руки у него были золотые. Он тебе чего хошь сделает с закрытыми глазами: хоть швейную машинку, хоть велосипед или замок. С закрытыми глазами разберет и соберет. К нему почитай со всей улицы люди шли. Никому не отказывал. Не даром, конечно, но уж сделает — не хуже нового вещь будет. А сам он никогда никого не нанимал. Все своими руками. Все умел — и печь выложить, и колодец вырыть.
Старуха принялась самозабвенно нахваливать того, чье доброе имя она только что минуту назад хаяла почем зря, смешивая с грязью.
— Да, жалко, конечно, что так получилось, — вздохнула я, будто и в самом деле лишилась возможности дать Василию подкалымить.
— Так-то он был мужик и неплохой, если бы его на чужое добро не тянуло, — пришла наконец к глубокомысленному выводу соседка.
— А Галина Григорьевна, значит, теперь одна?
— Почему одна? Квартирант сейчас у нее живет.
