Он доверял этому чутью, как астролог доверяет звездам, а алхимик – магическим формулам. Он не умел думать и действовал по наитию, самому древнему из инстинктов. Когда-то люди обожествили его и наделили качествами, которыми он теперь обладал. Благодаря людям или вопреки им, он стал их стражем и их проклятием. В зависимости от того, совпадали или расходились их устремления.
Зверь целую вечность не слышал зова предков… но узнал бы его из мириадов звуков и ощущений. Он был неразрывно связан со своим прошлым, которое определяло его настоящее. Когда он брал след, ничто в чужом холодном мире не могло сбить его с этого следа. Ничто, кроме чар, которые питали его существование…
Эти чары таились в сплетении шнурков и нитей, в петлях и хитро закрученных узелках, в количестве и расположении этих узелков, в их цвете и назначении, в их чудесном коде, не поддающемся расшифровке.
Впрочем, божественное давно перемешалось с земным. Боги и люди связали себя взаимными обязательствами, нарушать которые опасно…
Санта привез Глорию в Москву поздним вечером. В квартире на Шаболовке было неуютно и пусто.
– Открой окна, – попросила она, опустившись в кресло в гостиной.
Великан распахнул створки, впуская в комнату воздух и запахи улицы. Глория закрыла глаза. Настал момент, когда медлить уже нельзя. Перед ее внутренним взором хаотично мелькали картинки, в ушах звенело. Цепочка не выстраивалась, из нее выпадали звенья, и темные пятна не прояснялись.
– Я сделаю чай, – тихо сказал слуга.
– Да…
Она взяла с собой руководство по «Вавилонской магии» и коробку с шерстяными нитями, с помощью которых надеялась исправить положение.
Минуты летели с быстротою молний, вспыхивая во мраке. Глория нарочно не зажигала света, чтобы предметы не отвлекали ее от раздумий. Ожерелье Камиллы сверкало в ее сознании, словно яркое созвездие на ночном небе.
Лавров мотался по городу, чудом избегая смерти. Та отставала, промахивалась и теряла время. Но так не будет долго продолжаться. Смерть крадется за ним по пятам и рано или поздно настигнет.
Глория почти физически ощущала, как сыщик мчится навстречу собственной гибели, и не могла помешать ему. Он не откликался на ее призывы. Он был поглощен «расследованием», которое ведет его к пропасти.
– Вот чай, – невозмутимо сообщил Санта, расставляя на столе чашки. – Надо выпить, Глория Артуровна, чтобы согреться.
– Мне не холодно.
– Вы дрожите…
– Это нервная дрожь, Санта. Предвкушение схватки.
– Не женское это дело, – философски заметил великан.
– Надо срочно связаться с Лавровым. Позвони ему.
Великан послушно набрал номер «телохранителя». Раз, второй…
– Не отвечает. Где он сейчас?
– В городе… но что с того? Он меня не слышит.
– В городе должна быть связь, – покачал головой Санта. – Должна быть, но ее нет.
– Это меня и пугает.
– Может, у него телефон сел?
Сыщик оказался недоступен не только для сотовой связи, но и для ее мысленных призывов. Его внимание было приковано к чему-то другому. Глория «видела» темные заросли, слышала звук выстрела.
– В него стреляли!
– Где? – опешил слуга.
– В парке… это какой-то заброшенный парк…
– Не волнуйтесь, Глория Артуровна, ничего с Лавровым не станется, – неуклюже утешал ее Санта. – Он как угорь, скользкий. Вывернется. Вы ешьте! Вам лимончик в чай положить?
Слуга с умилением смотрел, как хозяйка пьет чай с миндальным печеньем. Хорошо, что он по дороге заскочил в универсам и накупил еды. А то в холодильнике шаром покати.
– Ты ляжешь в спальне, – распорядилась Глория. – На моей кровати. А мне еще нужно посидеть, подумать.
– Я сплю чутко. Если вдруг что, зовите.
Санта с неохотой удалился, а она разложила перед собой шерстяные нити и принялась скручивать их и вязать узелки, представляя себя опытным кипукамайоком. Как бы тот изобразил при помощи узелков то или иное?..
Пальцы сами выбрали белую, голубую и желтую нити и скрутили из них шнурок. Это означало: «Бог, живущий в ясном небе, создает золото…»
Если вставить в плетение красную нить, она укажет на кровопролитие: на погибших в бою или на принесенные жертвы.
А если нить – зеленого цвета? Зеленый означает «завоевание», «противника». Узелки на такой нити показывают количество погибших врагов…
Вот почему камешки на ожерелье Камиллы – зеленые! Они сообщают, сколько желающих добраться до клада уже расстались с жизнью. И предостерегают, что подобное может случиться с каждым, кто…
– Я знала… я чувствовала! – прошептала Глория.
Нити выпали из ее рук, из груди вырвался печальный вздох. Украшение погибшей девушки не шло у нее из головы. С цветом она, кажется, разобралась. А как быть с самими камнями?
Она вдруг «увидела» Лаврова в машине с какой-то женщиной. Это была та самая женщина, которая стреляла в него!
Под сиденьем лежал пакет с зелеными камешками. Пассажирка не подозревала о том, что они везут с собой смерть. Она думала только о муже…
«Он был любовником Камиллы, – догадалась Глория. – А жена мечтала избавиться от соперницы… Что ж! Ее мечта сбылась… но лучше бы все шло, как шло».
Черный «туарег» сыщика мчался сквозь ночь, огни и лунный свет. За ним тянулся зеленоватый шлейф смерти…
Глава 45
Лавров оставил Каретникову у подруги, как та просила, а сам поехал к сестре Зорина. Его возбуждение достигло предела. Казалось, его преследует нечто незримое, до жути осязаемое и опасное. Что-то, витающее в воздухе… готовое в любую секунду обрушиться на него.
Откуда ждать нападения? Отовсюду. Разве мог он предположить, что приличная дама выхватит пистолет и начнет в него палить? Похоже, она не соображала, что делала.
Когда он припарковался у дома, где жила подруга Каретниковой, пассажирка едва понимала, где она и что с ней. Стресс и последующая истерика дали о себе знать приступом дурноты. Ему пришлось дать ей воды.
«Хорошо, что я всегда вожу с собой бутылку минералки», – сказал он, подбадривая Нелли. Не хватало, чтобы та совсем раскисла.
Она, прихрамывая, вышла из машины, покачнулась и чуть не грохнулась на асфальт. Лавров довел ее до парадного и смотрел, как она несколько раз набирала код замка: забыла порядок цифр. К счастью, какой-то парень вышел погулять с собакой, и Каретникова скрылась за дверью.
Сыщик удовлетворенно вздохнул и сел за руль. Возиться с женщиной, которая чуть не пристрелила его, было неприятно. И бросить ее одну он не мог.
