Крак-крак-хрясь! Готово!..
Комната была пуста, если понимать под пустотой свободное от людей (и от человеческих тел) пространство. Глядя с порога на эту пустоту, Алекс перевел дух и даже позволил себе улыбнуться. Кьяры здесь нет — ни живой, ни (это самое главное!) мертвой. И… здесь нет ничего такого, что хоть как-то объясняло бы табличку на двери. Во всяком случае, на первый взгляд.
Однако, взглянув на комнату пристальнее, Алекс вдруг подумал, что поторопился с выводами. Она не была гостевой, подобно той, что находится напротив. Кровать, на которой можно было бы скоротать ночь, отсутствует. Никто не позаботился ни о диване, ни о софе, ни даже о кушетке. Нет шкафов, нет кресел, нет окна. Отсутствие окна еще можно как-то объяснить, если мысленно представить себе план дома: эта комната — ближняя к скале, две из четырех стен примыкают именно к ней. Еще одна является общей с ванной комнатой, еще одна — соседствует с коридором.
В ванной, между тем, есть окно. Кажется, оно забрано жалюзи, но от этого не перестает быть окном.
Есть окно и в гостевой комнате — там, где свалены сейчас вещи Кьяры. А здесь — нет. Это довольно странно, учитывая, что Лео сам надстраивал второй этаж и протягивал все коммуникации. Что же помешало ему устроить ванную на месте комнаты, в которой ничего нельзя изменить?
В комнате без окон есть что-то противоестественное.
Тем более когда стены ее обиты небольшими мягкими матами из кожзаменителя. Такая обивка характерна для отдельных боксов в психушках (в них держат буйно помешанных). Но «Левиафан» вовсе не является филиалом сумасшедшего дома. Хотя… После всего произошедшего человек более развитой в эмоциональном плане, чем Алекс, уже давно потерял бы душевный покой. Одна встреча с привидением в тоннеле чего стоит! Плюс мертвый Джан-Франко, плюс полуживой Себастьян, плюс странные и пугающие звуки, которые генерирует дом…
Есть от чего сойти с ума.
А еще — холод, мрак и полная неизвестность.
Все это так, но никакого отношения к нынешнему бедственному положению Алекса маты на стенах не имеют. Они появились здесь задолго до произошедшего с «Левиафаном» и его обитателями несчастья. Их предназначение — служить пристанищем… для фотографий.
Все стены завешены фотографиями, листками бумаги и вырезками из газет. Фонарик Алекса шарит по ним, выхватывая то одну, то другую, то третью. На первый взгляд в расположении фотографий нет никакой системы, и лишь спустя пару минут молодой человек начинает понимать, что система все-таки есть. Стена напротив двери — самая большая по площади, следовательно, и снимков здесь больше всего. Основной массив находится на уровне глаз, так что Алекс в состоянии разглядеть снимки в подробностях. Вряд ли они могли бы украсить семейный альбом — слишком уж велики, не меньше полуметра в длину и тридцати сантиметров в ширину. И это — не оригиналы. Оригиналы были явно меньше, просто кто-то отсканировал их, а потом увеличил, постаравшись, насколько возможно, сохранить качество. И это почти удалось неизвестному фотомастеру: лица на снимках не расплываются, каждая черта ясна и выразительна.
Да-да, фотографии, развешанные на противоположной стене, — не что иное, как портреты. Их около десяти, и на каждом изображен молодой мужчина возраста Алекса или чуть моложе. Иногда — много моложе, один из юнцов едва-едва переступил двадцатилетний рубеж. Еще одному — за тридцать или около сорока, но тут Алекс может ошибаться. Все они совсем разные и по-разному смотрят в объектив (некоторые кажутся застигнутыми врасплох, некоторые старательно пучат глаза и неестественно улыбаются). И лишь одно роднит их.
Все они — солдаты. Альпийские стрелки.
Об этом свидетельствует форма и головные уборы, хотя головные уборы имеются в наличии не у всех. Определить, когда были сделаны снимки, невозможно, но, судя по лицам, прическам и характерной старомодности абриса, речь идет о солдатах последней войны.
Она случилась, когда на свете не было не только Алекса и Кьяры, но и их родителей. А глубокий старик синьор Тавиани только-только вступал в пору зрелости.
Кто все эти люди и какое отношение они имеют к Лео и Себастьяну?
А они имеют, иначе их портреты никогда не появились бы на стене в доме близнецов. Это их родственники? Члены клана, которые принимали участие во Второй мировой? Но никто из десятерых не похож друг на друга, и все они вместе не похожи ни на Себастьяна, ни на Лео. Ни одной сходной черты, ни одной похожей улыбки, даже хмурятся они неодинаково.
Самый юный, и тот больше похож на Алекса, чем на кого-то из близнецов. Кто все эти люди?
Алекс теряется в догадках.
Возможно, кое-что могли бы объяснить листки из обычных блокнотов: белые, розоватые, нежно-голубые, они крепятся к матам булавками (так же, как и снимки). Но информация, которую находит в них Алекс, довольно скупа. Имена, названия городов, возраст. Выглядит это примерно так:
МАССИМО ФУЛЬЧИ, ГЕНУЯ, 27 ЛЕТ
или:
ГРИЛЛО МАНАССИ, КАЛЬЯРИ, 24 ГОДА
или:
ДАНИЭЛЬ СЕЛЕСТА, САЛЕРНО, 28 ЛЕТ
или:
АЛЬБЕРТО КЛЕРИЧИ, ВИАРЕДЖО, 27 ЛЕТ.
Алекс никогда не был ни в Кальяри, ни в Салерно, но несколько раз навещал тетю Паолу в Виареджо. И неплохо знает город. А вот дом на снимке, составляющем единое целое с листком, который посвящен Альберто Клеричи, ему незнаком. В этом нет ничего странного, мало ли домов в Виареджо? Снимок дома (в отличие от фотопортретов) сделан не так давно, это стандартная цветная фотография 10 на 15. Первый этаж отдан на откуп сетевому магазину «Бенеттон», плакат в витрине косвенно указывает на дату снимка:
Inverno — 2009.
Зима 2009, что делал Алекс зимой две тысячи девятого года? То же, что и в последующие зимы, то же, что и в предыдущие. Сидел безвылазно в К., изредка отвлекаясь на кубок Мира по горным лыжам, биатлон и комиссара Рекса. А-а, на Рождество он съездил к родителям, чтобы в очередной раз не застать там Кьяру.
Был ли он влюблен зимой 2009 года?
Ужасно, но Алекс совсем не помнит. Он не помнит, в какую из зим сноубордист Михал увел у него девушку, но как замечательно было бы оказаться сейчас в Виареджо, в той точке, откуда сделан снимок! Или в Генуе, или в Салерно, или в приморском Бари. Даже его собственный заштатный городишко кажется Алексу средоточием света и тепла, эдаким развеселым Лас-Вегасом; сладкой вишенкой, воткнутой в слоеный пирог гор.
Для счастья сгодился бы любой поселок, любая деревушка, где нет перебоев с электричеством, где исправно функционирует отопление! Где можно без всякой опаски открыть входную дверь и увидеть улицу, а не темные массы спрессованного снега. Жаль, что в природе не существует силы, способной перенести туда Алекса. Придется выпутываться самому.
Едва ли не каждый из портретов снабжен фотографией города, откуда (как предполагает Алекс) родом каждый из солдат. Все городские снимки — сочные и яркие. Они наполнены красками, пусть это и цвет фасадов домов: именно дома составляли основную цель неизвестного фотографа.
