А зачем играть в игру, если она плохая? Тут неясно…
Я маминому-не-мужу не нравлюсь.
Хотя комнаты нам с Котей выделили одинаковые. Очень красивые. Обои с гоночными машинками. Столы синего цвета. Ночники: у меня самолет, а у Коти мотоцикл. Котя сразу захотел мой самолет. И мы поменялись.
Мотоцикл даже лучше. Он будет напоминать мне о папиной Тае.
В нашем новом доме, который, конечно, квартира, есть еще спортивная комната, где из нас будут делать на тренажерах настоящих мужчин. Тренажер – это как у папы Карло. Такое специальное место, где можно хоть кого выстругать. Хоть Буратино, хоть мальчика.
Еще у нас есть развивающие игры. Книги. Полки от пола и до потолка. Телевизоры – большие и маленькие.
Ремней для нашего воспитания я не видел. И помойка от дома далеко. А вокруг помойки – клумба. На клумбе цветы растут по сезону. Это мне хранитель сказал. Домохранитель. Может быть, даже ангел.
На клумбе бывают тюльпаны, ирисы, лилии, розы, гладиолусы. Если погоды не хватает – хранитель так сказал: «Если погоды не хватает», – то цветы привозят прямо из теплиц. Чтобы было красиво.
Я записал все названия, чтобы мама не волновалась. Помойка – очень хорошая. Очень. Нам здесь будет не страшно. И некоторое время мы тут пересидим прямо как на шашлыках. На природе.
* * *
Мамин-не-муж на линейку меня не повел. Это очень даже хорошо. Потому что я с ним не хотел. Я хотел с мамой и Котей. Чтобы держать их за руки. Но Котю пришлось вести в детский сад, потому что сад был по пути на работу маминому-не-мужу.
Мы с мамой пошли вдвоем. Ну и мальчик Вова, который еще не считается, но из-под платья уже виден.
– Будь хорошим, – сказала мама. – Слушайся учительницу и все запоминай. Это твой самый первый день самостоятельной жизни. Очень важно, чтобы он тебе запомнился и прошел на «отлично».
Вообще-то мама в жизни так не разговаривает. Она знает много нормальных слов. И ласковых много. И просто обычных. Она разволновалась на линейке. И стала повторять за другими. Она, когда волнуется, вообще не имеет собственного мнения. Не знаю, что такое мнение, а слов своих точно не говорит. Например, Оля ей: «Ты меня похоронишь!» – а она Оле: «Это ты меня в гроб загонишь!» Оля ей: «Побойся Бога, куда детей от отца кровного увозишь?» – а мама Оле: «Сама побойся. Меня от отца увезла? Ничего? Не побоялась?»
За папой тоже все время повторяла. Он ей: «Это ты виновата. Это ты тряпка! Это ты за меня не боролась!» А мама ему: «Сам тряпка! Сам сволочь! Сам! Сам скотина!»
А тут на линейке, в чужом городе, в чужой школе она такого наслушалась – такого всего одинакового, почти даже пластмассового, похожего на китайское «Лего», – что, конечно, разволновалась и почти потеряла мнение. Почти, потому что мама все-таки сдержалась и не сказала мне: «Дорогие дети! Сегодня вы вступаете в новую жизнь». Почти не сказала. Передала близко к тексту.
– Не волнуйся, мама, – попросил я. – Тебе вредно.
– Это твой первый школьный звонок. Пусть он ознаменует начало твоих творческих побед!
– Угу.
– Этот день навсегда врежется в твою память…
– Как замок или как кулак?
– При чем тут замок?
Ну, не знаю. Врезать замок. И врезать по морде. Замок в памяти как-то лучше, чем кулак.
– Сынок, ты меня не слушаешь, – обиделась мама.
– Я буду-буду!
* * *
Вот тут еще все было хорошо. Моя Катя говорит: все познаётся в сравнении. Сахар и соль – разные. Мальчики и девочки. День и ночь. Мячи бывают разные по цвету, по размеру.
Пять минут – разные. У Оли, если она говорит по телефону, они длятся до самых вечерних новостей. А у мамы, если она мне немножко читает перед сном, они вообще не длятся. Я думаю, что эти мамины пять минут точно кто-то ворует.
Так вот, на линейке это я только думал, что все плохо. На самом деле было хорошо. В сравнении если…
Мамин-не-муж, мама и Котя приехали меня забирать.
– Ну ты ж не каждый день идешь в это… в школу. На! – Мамин-не-муж сунул мне в руки футбольный мяч.
Я такой как раз хотел. Вот именно настоящий, а на нем – я потом всем покажу, а никто и не поверит – подписи игроков. Из этого чужого города. От всей футбольной команды и тренера. Мне! А я же только-только научился и в правилах разбираться, и по мячу попадать. Я очень начинающий. Мамин-не-муж об этом не знает. И это хорошо!
Я покраснел. И мамин-не-муж покраснел. А мама сказала:
– Надо говорить «спасибо».
– Не надо! – закричал Котя. – Не надо ему спасибо. Он маму не любит. И меня не любит. И тебя тоже.
– Котя! – рассердилась мама. – Прекрати сейчас же.
– Я его наручником к батарее пристегну! И варенья дам… – продолжал Котя.
– А варенья зачем? – спросил я. Я, например, не люблю варенье. И тазы, и пенки, и косточки, которые надо вынимать шпилькой. А шпилька – это для волос, а не для косточек. У шпильки ржавый вкус. И вишня после шпильки – ранимая и вся как в крови.
– А он же голодный будет! – сказал Котя.
А мамин-не-муж не оценил Котиного варенья и спросил:
– А ты меня любишь?
– Нет! – закричал Котя. Он честный, хотя и маленький. И это хорошо, что маленьким можно не верить.
– А мама меня любит? – спросил этот.
– Нет! – обрадовался Котя.
– А брат твой?
– Тоже нет. Тебя никто не любит! Уйди!
Вот если, например, посмотреть со стороны. Ну, на все это наше первое сентября…
Я – с мячом, в пиджаке. Галстук у меня – бабочка. Мертвая, конечно. Из ткани. Мама – в сером платье. Щеки – красные. На глазах – очки от солнца. Солнца в этом городе нет. Но очки – хорошо. Потому что никому не видно, плачет мама или только собирается.
Этот, мамин-не-муж, вообще похож на багровый закат. Прямо смотришь и видишь, как он сейчас упадет за море и доставать его будем баграми.
А Котя – рот до ушей. И хоть бы хны.
Со стороны – ничего такого страшного.
Страшное вообще нельзя увидеть со стороны.
– Котя шутит! – сказала мама. – Прекрати! Закрой рот! Бессовестный!
Я подумал, что мама может дать ему по губам. Для тренировки. Но мама просто схватила Котю за руку и дернула. От неожиданности он мог упасть. Но мама держала его крепко. И трясла. В нашем городе говорили: «трусила».
Когда мы ехали в машине, чтобы навсегда остаться в этом холоде и без Кати, я сказал, что меня труси́т. А мамин-не-муж засмеялся и пообещал избавить меня от суржика.
Хотя никакого суржика до встречи с ним в нашей семье не было.
