— Здравствуй, Таня, извини за опоздание.
Он уселся рядом, улыбнулся, и я ответила, неприязненно посматривая на его башмаки с ошметками грязи на подошвах. Придется после Ивана машину мыть…
— На работу пришлось съездить, чтобы отпроситься, — оправдывался он, хотя я и ни о чем не спрашивала. — А там без подмены отпускать не хотели. Словом, пока то да се… — он махнул рукой. — Едем к очистным сооружениям.
— К каким? — не поняла я.
— К городским, — уточнил он. — К городским очистным сооружениям. Там Кирилл Федорович работает. Ждать он нас там будет.
— Он еще и работает? — фыркнула я пренебрежительно. — Тоже мне, вор в законе!
— А как же! — Иван опять оправдывался. — Жить-то надо на что-то, а пенсии, ты сама понимаешь, он не заработал. Трудового стажа маловато.
Он осклабился, а когда я неожиданно свернула вправо, удивился:
— Э, нам не сюда! Нам в другую сторону!
— Знаю я, куда нам надо. Не хуже тебя.
Только теперь удостоила я его взглядом, и то мимолетным, с едва заметной улыбкой.
— Ну, ну. Давай, — согласился он, заметно нервничая.
Мы свернули еще раз, выбрались на заваленные мусором задворки строящегося многоэтажного дома и остановились.
— Успокойся, — посоветовала я ему. — Сейчас мы поедем к твоему дядьке. Поедем вместе, если ты убедишь меня, что будешь тихо сидеть в машине во время нашей встречи, если расскажешь, какую подлость заготовил твой старый бес, и вообще, будешь со мной откровенен. И постарайся, Иван Семиродов, чтоб я тебе поверила, иначе придется поступить с тобой жестоко.
Испугался он отчаянно. Струсил так, что губы побелели и затряслись руки.
— Ива-ан! — окликнула я его, пока он дергал негнущимися пальцами защелку дверцы. — Одумайся! Возьми себя в руки, мужик!
Это на него слабо, но подействовало.
— Ты же не такая! — пробормотал он, и дернувшаяся щека перекосила его физиономию. — Ты же не та… не эта… мне Кирилл сказал, что ты простая…
— А если та, ты меня послушаешься? Оставь в покое защелку и сядь прямо. Оставь защелку, я говорю!
Он выпрямился, глядя вперед. Было видно, как его колотит. Наверное, вообразил бог знает что, если так перепугался. С таким воображением лечиться надо, а не работать подручным у вурдалака. Убить я бы его не смогла, но и жалости никакой к нему не испытывала.
— Как ты, Ванька, дядьке своему веришь? А ведь он старый, мозги уже не те. В этом возрасте мозги уже набекрень… Радовался вчера Керя, когда на ерунде меня поймал. Я тоже была рада, что лопухнулась и нашла-таки ему повод для сомнений.
— Зачем? — спросил он быстро. — Зачем ты это сделала?
— Кто из нас кому мозги запудрил, ты сам сообразишь, я дам тебе для этого время. Да не бойся ты! — пришлось прикрикнуть, а то у него опять глаза забегали. — Давай успокаивайся и подробненько все расскажи. О каплях, о собаке, из-за которой Керя Аладушкина задушил. Я действительно об этом почти ничего не знаю. А надо!
— Надо? — переспросил он, и я подумала, что мужество вернулось к нему. Или, на худой конец, благоразумие.
До него дошло, что калечить, а тем более убивать его никто не собирается, и что завезла я его в безлюдное место, чтоб нашей беседе, а возможно, и допросу с пристрастием, не помешали посторонние. Но получилось все иначе.
Иван рванул защелку с такой силой, что едва не оторвал ее, и вывалился в распахнувшуюся дверцу. Вздохнув с сожалением, я вылезла из машины и рванула вдогонку.
Бежал он неловко, петляя и спотыкаясь на обломках кирпичей. Размахивая верхними конечностями, он был похож на четвероногое животное, неожиданно вставшее на задние лапы. Догнала я его быстро, но останавливать не стала, отпустила от себя еще на несколько метров, на более удобное место. Бежит-то, то и дело в грязь попадая. Вываляется весь, а мне везти его в своей машине.
Далеко он не ушел, видно, силы кончились или решил, что я отстала. Остановился у дощатых мостков, выложенных по краю здоровенной лужи, по другую сторону от которой виднелся какой-то навес. Я решила взять его именно под навесом. Там было посуше.
Иван обернулся, а я, вытянув в его сторону руку, гаркнула во все горло:
— Стой, сволочь, стрелять буду!
К нему вернулась былая прыть, и, спотыкаясь, он изо всех сил бросился бежать по ровным доскам. Я сопровождала его в некотором отдалении и, когда он едва не свалился в лужу, крикнула:
— Осторожнее!
Останавливать Ивана более убедительными методами не потребовалось, потому что он остановился. С трудом переведя дух, он привалился плечом к какой-то ржавой трубе.
— Ух! Переволновался! — сообщил он, когда я оказалась рядом, и добавил: — Это я от дурости… Пошли обратно.
А что ему еще оставалось?
— Не бунтуй больше, — попросила я, подведя его к машине. — И не заставляй меня поступать с тобой грубо.
— А сможешь? — спросил он с наглой улыбкой, усаживаясь на сиденье.
Смотри-ка, как быстро он пришел в себя!
Для острастки я ткнула его пальцами в солнечное сплетение, и он, обмякнув, ткнулся лбом в колени, хрипя от безуспешных попыток вздохнуть. Мне понадобилось всего несколько секунд, чтобы сковать его руки под коленями наручниками.
Сегодня, выходя из дома, я очень торопилась. Наручники-то я нашла, а на поиски ключа к ним не оставалось времени, и сейчас я плохо представляла, что буду делать, если не удастся чем-либо заменить его. Но очень уж не хотелось видеть Ивана резвящимся на перекрестке, когда зажжется красный сигнал светофора.
Итак, вариант с содержанием Ивана в машине отпадал, учитывая его склонность к беспокойному поведению. Я ему это сообщила, стараясь выбирать выражения помягче, чтобы не напугать еще больше. Надо же было как-то объяснить ему, почему мы направляемся за город, совсем в другую сторону.
— Побудешь на природе, в одиночестве, но в безопасности, — успокоила я его. — А как освобожусь, я за тобой приеду.
— Кирилл Федорович мне такую баню устроит! Он нас вдвоем ожидает.
— Это не мои проблемы, — усмехнулась я. — В детстве тебя, видно, мало пороли. Пусть дядька хоть сейчас займется твоим воспитанием. После меня.
Он покосился в мою сторону:
— Бить будешь?
Ну трус, спасу нет! И как его хватило, чтобы удавку в руки взять? Наверное, был твердо уверен в беззащитности своей жертвы. В таких случаях трусы всегда становятся жестокими.
— Бить? — переспросила я. — Ну не убивать же! Живи. И бить не буду, Ваня, если правдиво ответишь на вопросы. Давай начнем прямо сейчас.
Но его волновало, похоже, совсем другое.
— Едем лучше к нему. С тобой одной он разговаривать не станет и деньги не отдаст. Я не выдумываю, он сам так сказал. И еще он…
