– Вы думаете, это будет людям интересно?
– Я сказала – зови меня на «ты»! – четко ответила мне Горохова. – Что ты, дистанцию хочешь подчеркнуть?
– Ага, – уже не надеясь на окончание разговора, согласилась я. – Все-таки я на двенадцатом живу, а вы… ты – на девятнадцатом…
Горохова засмеялась и, отсмеявшись, продолжила разговор.
Первый год я почти всегда снимала трубку, когда звонила Горохова. Как-то мне было неудобно. Взрослая женщина, пожилая, внучка уже в школу ходит. Всегда прилично одетая, коренной житель нашей деревни, закончила математическую школу, ту, где учился Леня-попугай, (а другой у нас в районе и не было), работала в Газпроме, разносторонняя личность, знает в лицо олигархов…
– Я, знаешь, как в Серебряный Бор проезжаю? – похвасталась как-то Горохова. – Говорю – я к Яшкину. Знаешь, кто это?
– М-м-м… кажется, акционер моего бывшего мужа…
– Да? – быстро переспросила Горохова. – У тебя бывший стал олигархом? Говорят же, он…
– Нет-нет! Всё правильно говорят.
– А, ну ладно. Ну, в общем, я еду мимо шлагбаума, они мне: «Куда, девушка?» А я им: «К Яшкину!» Они рот откроют и – пропускают!
– Здорово…
– Ну от… Я его давно знаю. Мне нефтяники денег отвалили, и я эту квартиру купила…
– Как отвалили денег? – удивилась я.
– Да просто! – хмыкнула Горохова. – У меня друзья – нефтяники! Им, знаешь, тринадцать миллионов как нам одна копейка. Да я и сама в Газпроме работала, я тебе не рассказывала еще?
– Нет, – вздохнула я, – только вкратце разве что…
Ну что делать с человеком, в голове у которого вертятся одни и те же пластинки, заедают, прокручиваются и прокручиваются на одном и том же месте…
– Ну от, – бодро продолжила Горохова, – у меня там целый отдел немцев был! Я их учила работать! Придут, с утра выстроятся, ждут, что я им скажу, какие распоряжения дам…
– Немцам? – уточнила я.
– Да, немцам, немцам! Что ты удивляешься? Я по-немецки, знаешь, как отлично говорю? Ты-то знаешь немецкий? – быстро уточнила она.
– Нет, я другие языки знаю.
– А вот я – немецкий. В совершенстве!
– А какой диалект? – не удержалась я.
– Какой еще диалект? – удивилась Горохова.
– Да у немцев вроде диалектов много… Сами друг друга не понимают, из соседних областей.
– Да ты что! – засмеялась Горохова. – Никаких диалектов у них давно нет! Нация единая! Ауфидерзейн, одним словом! Они, знаешь, какие молодцы!.. Вот я им в пятницу скажу: «Чтобы в понедельник все в синих галстуках были!» Ну, в цвет моего нового платья, значит. И что ты думаешь? Сама забуду, приду в красном. А они – как один! Все в синих галстуках.
«Спроси, «хайль Горохова» не кричали?» – шепнула Катька, которая, заслышав, что я говорю с Гороховой, тут же присела рядом на бесплатный концерт.
– Здорово… Маша, извини, мне надо закончить работу…
– Ясно! – горько засмеялась Горохова. – Никому ни до чего дела нет. Ну, пошла я в управу. Купила букет цветов, отнесу заместительнице главы управы. Пятьдесят роз.
– Зачем?
– Как – зачем? Войду на заседание, обниму ее, чтобы все видели, как ее жители любят. А то мы в прошлый раз так с ней разругались… Разве что не подрались.
– Она драчливая, что ли?
– Кто? Наталья Павловна? Да ужас! Бросила в меня пейджер.
– Точно пейджер? – все же уточнила я, крепко держа Катьку, дрыгающую обеими ногами от беззвучного хохота.
– Ну или не пейджер. А! Принтер! Точно, принтер в меня бросила. Этот… Стру-у-йчатый. Огромный такой.
– На полкомнаты…
– Да, вроде того, я еле увернулась. Я, кстати, тебе свою грамоту не показывала еще? Мне как раз ее Наталь-Пална выдавала. Нет, не показывала?
– Еще нет.
– Придешь ко мне, покажу. Чтобы ты знала, что я – отличник-общественник ЖКХ!
– А вам давно эту грамоту выдали?
– «Тебе»! – поправила меня Горохова.
– Да, тебе… Извини.
– Ничего, бывает. Выдали – да вот недавно, до того, как сюда переехала. Я в старом доме, знаешь, какой активисткой была! О-о-о… У нас там помещение было на первом этаже, ничейное. Так я решила – что ему пропадать? И пошла в управу, как кулаком по столу ударила: у нас что, спрашиваю, – демократия или произвол? Они все сразу так затряслись, говорят: демократия. А я им: раз демократия, то комната – наша, народная! Вот так полгода к ним ходила. Они уж от меня по коридорам бегали, в кабинетах запирались. А я то утром приду, то под вечер… Потом меня и охранник перестал пускать.
– Тебя?
– Да! – засмеялась Горохова. – Попробовал то есть. Но я ему рассказала, какие у меня связи… Мигом стал честь отдавать.
Удивительным образом люди верят необыкновенным рассказам Гороховой о ее прошлом и настоящем. Действует напор, а также, по моему мнению, дворянское лицо и очень хорошие, новые, изящные наряды, которые Горохова не устает менять. Песцовая шуба в пол, серебристая норковая душегреечка, и к ней – милый норковый беретик, мягкие стильные палантины, в которые она кутается, выгодно подчеркивая свою благородную стать, внушительные драгоценности, тонкие холеные руки, неброские чистые сапожки из мягкой кожи…
Однажды Горохова все же затащила меня к себе домой под каким-то предлогом. Я прошла на огромную кухню, села на белый резной стульчик у круглого стола и поняла, что, если я сейчас срочно не уйду, то меня стошнит тем винегретом, который мы только что с Катькой съели. Хорошо, что Катьку не взяла с собой. У Гороховой пахло дома псиной так, будто она держала целую псарню.
– Ой, Маша, я, кажется, забыла замок запереть… – сказала я и попыталась ускользнуть в дверь.
– Замок? Давай сюда ключи! – Горохова, недолго думая, выхватила у меня из рук ключи и крикнула в глубину квартиры:
– Иван Филимоныч! Подойди-ка на минутку!
Из маленькой комнаты тут же показался худенький, почти на голову ниже Гороховой пожилой человек, которого я часто видела в подъезде с собакой, но не могла даже предположить, что это муж Маши.
– Иванушка, вот тебе ключи, иди проверь, заперта ли у нее дверь, – Горохова кивнула на меня.
Только неуемное мое любопытство – уже даже не воспитанность и вежливость – заставило меня проглотить и это. Машин муж, ни слова не говоря, не поздоровавшись со мной, ничего больше не спросив – то есть он хорошо знал, где я живу, в какой именно квартире, на каком этаже, – выскользнул из двери с моими ключами в руке. Я понадеялась, что Катька еще не успела вернуться из школы и не испугается, заслышав, что кто-то скребется в замке. Думать, что Иван Филимонович как-то по-другому воспользуется ключами, мне не хотелось. Пусть проверит, что дверь заперта…
