– Так что ему сказать? – продолжала шептать Катька.
– Для начала не шепчи, он подумает что-нибудь не то, якобы у нас какие-то секреты…
Я много лет тещу себя тем, что стараюсь, изо всех сил всегда стараюсь, чтобы Данилевский вдруг не заподозрил, что у меня кто-то появился. Друг, товарищ, больше чем товарищ… Почему? Не знаю. То ли вру себе в самой-самой глубине души, что я ему хоть как-то, хоть каким-то боком еще нравлюсь, то ли боюсь, что последуют карательные меры в отношении Катьки, финансовые в первую очередь…
– Мам, что говорить? – громко спросила Катька.
– Давай мне трубку. – Я взяла у Катьки телефон и сказала как можно дружелюбнее и спокойнее: – Пап, привет!
– Привет, душа моя, – тепло ответил мне Данилевский. – Что там у вас? С ума сошли?
– Нет, просто… – я подмигнула Катьке. – Хотим еще подышать морем… Погода отличная…
– Ох, ну вот, а я как раз уезжаю… Не увижу, значит, ребенка до сентября…
Данилевский никогда не говорит «мы». Старательно следит за речью. Щадит мои чувства. И я ему очень благодарна за это. Десять лет – как одно мгновение. Это вовсе не срок. Не люблю больше? Разлюбила совсем, до самого-самого конца? Думаю, что да. Почти точно, почти совсем.
– Ну оставайтесь, догуляйте, погода-то вначале была плохая. А сейчас купаетесь?
– И купаемся, и на концерты ходим!
Концерты Данилевского интересуют меньше, поэтому он вежливо поддакнул, поинтересовался, хватит ли у нас денег догулять литовские каникулы, и попрощался.
– Все, остаемся еще на два концерта, ты поняла?
– Ма-а-ам… – ахнула Катька. – Спасибо! – И бросилась меня целовать.
– На здоровье. И на счастье.
– Мам… – вся розовая, до невозможности прелестная Катька подняла голову от планшета. – Знаешь, что он мне написал?
– Что?
– Что у меня красивая улыбка. Спросил, на чем я играю и не пою ли, случайно…
Я от неожиданности даже засмеялась.
– Мне нравится, что мальчик мыслит такими категориями. Красивая улыбка. И что он посмотрел твои записи с песнями. Но стесняется это сказать.
– Что мне ему написать?
– Пиши сама.
– А если я с ошибками по-английски напишу? Проверишь?
– Ошибки?
Я с сомнением посмотрела на Катьку. Я сейчас правильно поступаю?
– Может, и проверю.
… – Кать, два часа ночи. В Москве, значит, три. Спать пойдем?
– Да, мам, сейчас последнюю фразу напишу. Смотри, вот правильно – «I would have never thought about it before if…»?
– Thought about what? – машинально переспросила я по-английски. Все-таки я сама учила Катьку языку. – О чем бы ты никогда не подумала, если бы…? И если бы – что?
– О том, чтобы поступать в консерваторию…
– А! – успокоилась я.
– Возьми, – Катька протянула мне планшет. – Прочитай и не беспокойся. Он очень хороший мальчик.
Мальчик… Я прочитала их последний диалог, улыбнулась.
– Не знаю, дочка… Может, у него замедленное развитие?
– Да! – радостно засмеялась Катька. – Отставание на пять лет! Знаешь, какое у него самое любимое слово?
– Какое?
– Смайлик! Большой, маленький, грустный, хитрый, веселый, очень веселый…
– Ясно.
– Знаешь, как будет «ударник» по-литовски? Бугнининкас!
– Потрясающе. Пошли.
– Сейчас, мам. Надо попрощаться. Я только «Goodnight» ему напишу, хорошо?
– Хорошо, – я поцеловала Катьку в теплую макушку. – Завтра хочешь подойти к нему после концерта?
– Хочу… А что я скажу?
– Скажешь: «Привет, я Катя».
Красивая, трепещущая, неотразимая в своей юности и волнении Катька подошла к молодому литовцу после концерта в парке. Я видела издалека, как искренне всплеснул он руками, как протянул ей ладонь, как смеялся, как смеялась в ответ Катька.
– Ну и что вы так мало поговорили?
– Да я чуть не упала, мам… От волнения…
– Хорошо он говорит по-английски?
– Отлично. Даже слишком быстро.
– Но все понятно?
– Понятно. Сказал, что я в жизни еще красивее, чем на фотографии.
– Кто бы в этом сомневался! – усмехнулась я.
Не родись, Катюня, московской красавицей, родись умной, здоровой и счастливой. Говорить это дочке, светящейся сейчас от радости, я не стала.
– Мы договорились сегодня переписываться… попозже вечером…
– А телефон?
– Да нет… Мам, ну кто сейчас говорит по телефону?
Действительно. Они не общаются по телефону. В лучшем случае по скайпу. А так – пожалуйте в Сеть. Можно общаться в онлайн режиме – сказал-ответил. Можно написать и пойти лечь спать. Тебе ответят ночью или утром. Ты посмотришь, в котором часу прочитано и прочитано ли. Тебе могут ответить смайликом или другой картинкой. И ты поймешь смысл этого послания – так, как поймешь. Но улыбку ведь ни с чем не спутаешь? Сердечко, цветок, чертик… Удивительная реальность. Но она есть. Так думает и Катька, прочитавшая без опережения, но глубоко и полно все, что можно было прочитать за ее неполные четырнадцать лет.
– Мам… Посмотри, я правильно его поняла? – Катька развернула ко мне планшет. – Он пишет, что я слишком маленькая для него. Или слишком молодая. Молодая для чего?
Я с сомнением посмотрела на Катьку. Как сказать? Кто должен совершить этот перелет через возраст? Я? А что делать, если моя девочка, которой четырнадцать лет исполнится через три месяца, влюбилась в юношу двадцати двух лет?
– Для… – я замялась. Какое самое красивое, самое романтичное слово?
– Я поняла, – вздохнула Катька. – Для… – и тоже запнулась.
Ее же воспитываю я. И я практически не стесняюсь слов «секс», «запор» и «клизма». А также я знаю и, если надо, произношу «овуляция», «менструация» и другие специальные термины. Но я стараюсь, чтобы грубой физиологии в нашей речи было меньше. «Секс» – грубая физиология? А что иное? Нежная романтика? Глубокие теплые чувства? Искренние и настоящие? «Девушка, вы, случаем, не ханжа?» Нет, я, случаем, не ханжа. Но если перейти на медицинский язык, то можно легко и быстро потерять всю культуру. А зачем она нужна в таком случае? Давайте проговорим вслух – что, как, куда и зачем. И дальше будем в растерянности стоять, думать: о чем же нам мечтать, если все понятно, все названо, все нарисовано, а еще лучше – снято в натуральную величину…
– Понимаешь, Катька, – вздохнув от неизбежности, начала я. – Вот моя покойная мама когда-то объяснила мне, что близкие отношения мужчины и женщины – это грязь и гадость. И я их ужасно боялась. А когда влюбилась по-настоящему…
