– Может, не надо, – слабо запротестовал Доменико.
– Да в топку их! – быстро определил судьбу книг здоровяк и метко зашвырнул в бочку первую партию. – Шо написано пером, топором може и не вырубишь, но на растопку милое дело!
– Сейчас согреешься, – пообещал Панас. – И чаю тебе сварганим. – Он схватил алюминиевый чайник с давно нерабочей электроспиралью, потряс у уха и убежал. Спустя минуту появился уже с водой. – Ща-аас, ща-аас, – заботливо заголосил он. Водрузил чайник на арматурине. "Мартенка" зашумела, заискрилась задорным огоньком, быстро занявшемся над книгами.
– Ось и не на москальской мове, – хмыкнул здоровяк, пожимая плечами. – Всё одно, сплошная макулатура! – И он зашвырнул в огонь стопку древних, местами изъеденных гнилью листов, испещрённых мелкими убористыми строками так плотно, что листы издалека казались сплошь залитыми краской.
– Ну-ка, ну-ка, – Панас помог разгрести книжные завалы. – Откуда это? – поинтересовался он у здоровяка.
– Так подобрали прям с земли, у штаба, – пояснил тот. – Валялися всюду, ниби хтось специально раскидал. – И в огонь полетела стопка исписанных листов.
– О-оо, как разгорелось! – обрадовался Панас. – Согрелся-то, иностранец наш?
Сомлевший от тепла Доменико мог не отвечать. Да он и не ответил, лишь едва кивнул. Дремотная вялость, заструившаяся по жилам, окутала его в полутьму забытья. Потрескивающий огонь приятно убаюкивал, а далёкий колокольный перезвон наконец умолк и уже больше не напоминал о себе.
Когда пламя поглотило последний листок аввизи, Доменико крепко спал. За ночь погода сменилась и плотные тучи, выплакав остатки дождя, убежали за край горизонта. Знаменуя начало нового дня, над городом во всей своей красе поднималось яркое солнце.
