«Кто знает, что за рай открыл негодник той тихоне…»
Линда, выглядящая очень элегантно в расшитом блестками костюме цвета кобальта, поприветствовала нас, когда мы подошли к пианино, и пояснила:
— Он пробует новую песню.
— Если вам не понравится, так и скажите, — произнес Коул, не отрываясь от игры. — В моих преклонных летах я уже могу пережить разочарование.
Он запел:
— Я снова влюблен…
— Не напоминает Жозана, дорогуша? — поинтересовался неожиданно Скотт.
Я встревожилась.
— Линда, Зельда когда-нибудь рассказывала о мужчине, который влюбился в нее в прошлом году на Ривьере? Бедолага покончил с собой, когда она его отвергла.
Я облегченно вздохнула.
— Боже мой! — воскликнула Линда. — Как печально!
Жозан и не думал делать ничего подобного, но я решила подыграть.
— Да, но что уж тут поделаешь? — произнесла я со скучающим видом. — Мужчины теряют разум, когда дело касается любви…
Казалось, Скотт забыл о моей странной реакции на подарок, поэтому я попыталась расслабиться и получить удовольствие от вечеринки. Пить, общаться, танцевать — все это было так знакомо, что обычно я могла бы выполнять все действия автоматически. Однако сейчас я обнаружила, что меня хватает только на то, чтобы вежливо слушать других, для виду держа в руке бокал. От шампанского и недавних событий у меня было кисло во рту и на душе.
Я немного воспрянула духом, когда Михаил Ларионов заметил меня и подошел поздороваться. Он обнял меня тепло, как старого друга.
— Как ваши творческие успехи? — спросил он.
— Ползу, как улитка по скале, — ответила я, чувствуя, что за спиной появился Скотт.
В руке у Скотта был стакан, наполовину наполненный чем-то, похожим на бурбон, и я чувствовала, что он пытается определить, представляет ли Ларионов опасность.
— В Париже постоянно на что-то отвлекаешься, так что трудно довести дело до конца. Михаил Ларионов, позвольте представить моего мужа Скотта Фицджеральда.
— Чем вы занимаетесь? — спросил Скотт, не вытаскивая руку из кармана — еще один тревожный звоночек. — Вы пишете? Рисуете? Пилотируете?
На сцене появилось струнное трио, а Коул с Линдой зажигали танцплощадку в экстатическом вальсе. Они были идеальной парой — всегда ласковые друг к другу и готовые поддержать, милые и забавные.
«Ну почему, — подумала я, — у нас не может быть так же?»
— Я художник и скульптор, — отозвался на вопросы Скотта Ларионов, — создаю декорации и костюмы для «Русских балетов», — он кивнул на Дягилева, который вальсировал с Сарой.
— Как мило с вашей стороны так серьезно отнестись к развлечениям Зельды.
Ларионов приподнял бровь.
— Она мыслит как художник. И хотя я еще не видел ее работ, наши беседы принесли мне немало радости.
— Вот как? — теперь уже Скотт приподнял бровь и повысил голос. — И где же проходили ваши очаровательные встречи? — Я уже открыла рот, чтобы ответить, но Скотт не дал мне слово сказать. — Париж — удивительный город, и такой романтичный, не находите? — воскликнул он. — Просто создан для интимных разговоров, прогулок по Сене, встреч в лобби маленьких тихих отелей — или в квартирах, где швейцар будет держать рот на замке.
— Как точно подмечено! — с преувеличенной бодростью сказала я, обнимая Скотта. Его тело было так же напряжено, как голос, но я не сдавалась. — И как ты здорово сформулировал. Конечно, Михаил — твой большой поклонник, я рассказала ему все о…
Скотт высвободился из моих рук и отодвинул меня.
— Как, по-твоему, это выглядит, когда ты разгуливаешь одна с мужчиной, который тебе не муж?
Краска бросилась мне в лицо.
— Я не разгуливаю! Мы просто выпиваем по чашечке кофе после представления и расходимся каждый по своим делам.
Песня закончилась, и к нам подошла Сара.
— Что происходит? Вы двое не ссоритесь?
— Ну конечно, кофе, — гнул свое Скотт. — Полагаю, он скажет то же самое? — Казалось, он готов расплакаться. — А ты, Сара… у вас все уже отрепетировано, да?
— О чем он говорит? — спросила Сара, пока Ларионов пытался втолковать Скотту, что все совершенно невинно.
Теперь к нам присоединился и Джеральд, я слышала, как он вполголоса извиняется перед Ларионовым.
— Нечего тебе расхаживать по Парижу в любое время суток, я этого не потерплю, Зельда, — продолжал упрямствовать Скотт.
Музыка прекратилась, и теперь его голос, ничем не заглушенный, разносился на весь зал.
— Тебе не пристало жаловаться, — сердито возразил Джеральд. — Ты-то вообще дома не бываешь.
Скотт был потрясен. Джеральд никогда раньше не позволял себе таких резкостей.
— Я муж! — заорал Скотт, тыча себя пальцем в грудь с такой силой, что сам же попятился.
Весь зал смотрел на него, на нас. Мои лицо, шея и уши пылали так, что мне казалось, они вот-вот задымятся.
Внезапно Скотт опустился на черно-золотой ковер — просто рухнул, как ребенок, вымотанный истерикой. Почти проскулив: «Я муж», — он заплакал.
* * *
На следующий день из его памяти, похоже, изгладилось все, кроме подозрений.
— Забудь о том, чтобы ходить куда-нибудь без меня, — произнес он, присоединяясь к нам со Скотти за завтраком.
— Кто бы говорил, — возразила я, невзирая на то, что няня и кухарка находились неподалеку.
Запас моего терпения исчерпался вчера вечером, когда я шла, из последних сил высоко держа голову, пока Джеральд и двое других мужчин практически на руках выносили Скотта в такси.
— Я не буду отказываться от своих увлечений просто потому, что ты слишком много пьешь и подвержен бессмысленным приступам ревности. Если не хочешь, чтобы я ходила одна, ходи со мной.
— Ты же знаешь, я терпеть не могу балет.
— А я его обожаю. Так что я пойду.
— Тогда возвращайся домой сразу после представления, — пробубнил Скотт.
Скотти наблюдала за нашим словесным спаррингом, одну за другой отправляя в рот клубничины.
— Когда это ты решил превратиться в моего отца?
— Будь твой отец с тобой построже, мне бы не пришлось беспокоиться о твоем поведении.
— Кто сказал, что тебе нужно о нем беспокоиться?
— Похоже, ты забываешь про нашего дружка Эдуарда Жозана. — Крыть было нечем. Но Скотт продолжал: — Они все хотят тебя, Зельда. Любой мужчина. Что будет, если ты выпьешь стаканчик-другой, а потом какой-то мужчина попытается…
— Думаешь, подобное не происходило прямо при тебе? Это постоянно происходит. И я могу с этим разобраться, и всегда могла. Тебе не нужно превращаться в безумное чудовище.
