— О-о-о, точно, именно это мне нужно!
— Что он продал на этот раз? — поинтересовался Ладлоу.
— Пока еще ничего, — вздохнула я.
— Эта женщина в меня не верит. — Скотт нахмурился.
— Эта женщина слишком в тебя верит, — объявил Ладлоу.
— Этой женщине нужна шуба, — вставила я свое слово.
Мы сделали заказ, и я продолжила нужную мне тему:
— Как здорово быть укутанной в меха. В этом животным повезло, не находите? Такой день, как сегодня, им нипочем — природа прекрасно оградила их от суровых условий. Отчего, интересно, люди упрямо продолжают жить в тех краях, где от холода приходится спасаться мехом других животных? Это как-то странно, не правда ли?
— И к тому же дорого, — кивнул Ладлоу.
Скотт купил бутылку брэнди, и мы распили ее на троих. Я справилась с первым бокалом и приступила ко второму, а тема мехов все еще не отпускала меня. Я не могла перестать говорить о шубах: какие виды существовали, кто их носил, какие нравились мне, стоит ли носить их мужчинам. Скотт и Ладлоу иногда вставляли свои замечания.
Когда принесли еду, Ладлоу спросил Скотта:
— Скажи, у тебя уже получилось прочитать новый роман «Главная улица»? Он сейчас пользуется бешеной популярностью. Говорят, Синклер Льюис начинал, как ты, Фитц, — писал популярные рассказы для журналов — и собрал так целую армию поклонников.
— Нет, я до него еще не добрался. — Скотт поджал губы.
— Он был слишком занят, — весело поделилась я. — Трудился, чтобы заработать мне на шубу.
К концу обеда я согрелась всеми возможными способами и чувствовала себя готовой к сопротивлению стихии. Ладлоу удалился на встречу с каким-то консультантом по инвестициям, а мы отправились обратно на Пятьдесят девятую. Я не смотрела по сторонам. Пробиваясь сквозь стену ветра, я болтала о том, какие фильмы мне нравятся, а какие нет, и как я хотела бы попробовать себя на актерском поприще, и чем занимается Таллу, и о чем она мне писала, и что все дома втайне считают, будто она необычная и чудесная, хотя вслух говорят, что она — увы! — сбилась с пути.
— Как считаешь, что в Монтгомери будут говорить обо мне? Готова спорить, пойдут слухи, что я вышла за тебя только для того, чтобы перебраться в Нью-Йорк и дать о себе знать.
— Мне нравится этот сценарий, я в нем получаюсь очень сопереживающим.
— Ох, весь народ там считает, ты — парень что надо. Особенно сейчас. Они просто не любят перемены. И актрис.
— Пришли.
Скотт схватил меня за руку и заставил остановиться футах в пятидесяти от угла. На секунду я растерялась, а затем он потянул меня к двери, и я увидела, что мы стоим у магазина с мехами.
— Что мы…
— Тебе нужна шуба.
— Део, это необычайно мило с твоей стороны, и я знаю, что без умолку о ней трещала, но на самом деле мне просто нужно было глотнуть брэнди.
— А теперь тебе нужна шуба, — возразил Скотт и повел меня внутрь.
О, как же это было восхитительно — закутаться по очереди во все виды мехов самых разных расцветок. Одни просто оборачивались вокруг плечей, другие доходили до талии. Были и варианты пороскошней, прикрывающие бедра. Но домой с нами отправилась совсем серьезная покупка. Сшитая из серых беличьих шкурок, с меховым воротником и широкими манжетами, с большими круглыми пуговицами на талии, эта шуба доходила мне до колен. Стоило ей скользнуть на мои плечи, и стало ясно, что мы созданы друг для друга. Скотт выписал чек на семьсот долларов, словно покупал шубы по семь раз в неделю. А потом мы удалились и прошли еще шесть лишних кварталов, чтобы я могла «опробовать» обновку и, что уж греха таить, похвастаться.
Вернувшись в квартиру, мы расстелили шубу на полу перед камином и занялись любовью прямо на ней, прямо посреди дня. Я пребывала в блаженной уверенности, что у меня есть все, что только можно пожелать.
Глава 17
6 ноября 1920
Моя дорогая Сара!
Твой рассказ о собрании Женского движения почти заставляет меня устыдиться: сама-то я в последнее время только и хвасталась, что книга моего мужа стала самым популярным романом в Штатах в октябре. Умри я сегодня, намоем надгробии написали бы «Гордая жена», а виновницами моей смерти были бы разъяренные феминистки.
Я понимаю, нужно найти себе более серьезное занятие, но ничего не могу с собой поделать. Я и впрямь горжусь им и готова до конца своих дней наряжаться, встречаться с друзьями и рассказывать им о новых чудесных достижениях Скотта.
Кроме того, развлечения — это так весело! Те немногие феминистки, с которыми мне доводилось встретиться, всегда ходят с унылым лицом и в скучной одежде, а их волосам отчаянно не хватает хорошего окрашивания. Может быть, я куплю ящик пергидроля и буду распространять его среди этих несчастных. Хочу внести свой вклад в их дело.
Ты — самая лучшая из них, исключение по всем статьям, и я горжусь тобой. Пожалуй, сегодня на званом ужине я произнесу тост в твою честь. Хозяйка вечера — наследница какой-то косметической компании, которая наверняка не заметит эту иронию.
Пожалуйста, постарайся хоть раз не попадать в передряги.
С любовью,
Z.
Тильда и Джон пригласили нас погостить денек в их доме в Территауне. В последний раз мы видели их летом, вскоре после рождения ребенка. Тильда была усталой и раздражительной и все еще скептически настроенной по поводу нашего со Скоттом союза. Мы заметили это по ее внимательным изучающим взглядам — она будто анализировала каждое слово и каждый жест. Тогда мы провели у них мало времени, но достаточно, чтобы к новому визиту Скотт морально подготовился.
Подготовка началась с вина за обедом и продолжилась планомерным поглощением джина на протяжении всей поездки, в ходе которой он пел рождественские гимны, только изобретал на их мотив новые тексты.
— Надо было тебе их записать, — сказал Скотт, когда мы парковались на подъездной дорожке у дома Тильды. — Как там получилось на мотив «О, городок Вифлеем»? — Он замолчал, припоминая, а потом запел;
— Дары Рождества принесут благодать,
И души наполнят теплом.
И только язычникам их не видать.
Вы нехристи, вам поделом!
— Что думаешь? — Я улыбнулась. — Может, устроить вечер рождественской музыки? Очень в стиле Джорджа Коэна. — Скотт схватил блокнот и начал записывать текст.
Тильда уже заметила нас и махала нам в окно.
— Мы можем заняться этим позже? — спросила я.
Скотт продолжал писать, не обращая на меня внимания, так что я выбралась из машины и одна направилась к маленькому кирпичному домику.
Мне открылось самое прелестное зрелище в мире — Тильда и ее полугодовалый малыш.
