Распорядитель зала отвел нас за круглый стол у самого края танцплощадки. Сидящие за столом мужчина и женщина поднялись, чтобы поприветствовать нас. Скотт представил их как Джона Эмерсона и его жену Аниту Лус. Имена мне ни о чем не говорили, и я взглянула на Скотта, ожидая пояснений. Но он больше ничего не сказал, просто стоял, засунув руки в карманы брюк и перекатываясь с пятки на носок.
Джон Эмерсон, лысеющий мужчина средних лет, крепко сбитый, с квадратным лицом, уставился на меня и покачал головой:
— Невероятно!
— Простите? — не поняла я.
— Он говорил мне, что вы созданы для экрана, и фотография была неплохая. Но теперь я вижу: в вас есть настоящая фактурность и… какая-то сладость и тайна во взгляде. — Он обернулся к жене. — Что скажешь?
Анита была немного моложе Джона — на вид около тридцати. Симпатичная, но какая-то мрачная, задумчивая.
— Не могу не согласиться, — неохотно признала она.
— Эмм… Спасибо?
— Давайте присядем, — предложил Скотт.
Когда мы все удобно устроились, Джон Эмерсон беспомощно произнес:
— И только посмотри на них вместе. Ты был прав, Скотт. Думаю, мы можем воплотить задуманное.
— Великолепно! — обрадовался Скотт.
— Простите мою невоспитанность, — подала голос я, — но что, черт побери, происходит?
Джон Эмерсон рассмеялся.
— Миссис Фицджеральд…
— Зельда.
— Зельда, скажите, вы хотели бы стать кинозвездой?
— Кто, я? Боже… Никогда об этом не думала. Там, откуда я родом, актрисы — это очень простые девушки из небогатых семей и без хорошего воспитания, за исключением Таллулы Бэнкхед. Но, конечно, Таллу в детстве почти не виделась с отцом, а мать умерла при родах, так что ее воспитывали тетка и Джин, поэтому и она казалась простушкой…
Тут у нашего стола появился еще один человек, разом приковав к себе все взгляды. Еще бы: его лицо имело приятную овальную форму, но черты в сочетании друг с другом смотрелись просто уродливо. Похоже, в детстве он был одним из тех бедных, невзрачных ребятишек, которых избегают даже другие дети, а в семье мать обрушивает на него слишком много внимания, а отец — почти никакого. В результате ребенок вырастает с отчаянным желанием однажды заполучить всеобщее уважение.
Он был хорошо одет, в манерах сквозила елейность.
— Как чудесно встретить вас, Джон, Анита. Надеюсь, вы простите, что я вас прерываю? Мистер Фицджеральд оставил моему секретарю сообщение, что сегодня я застану вас всех здесь.
— Вы мистер Гриффит! — Скотт вскочил и протянул ему руку.
— Воистину, у меня было преимущество — я узнал вас по фотографиям в журналах. Но они не воздают вам должного, даже снимок в «Вэнити фэйр». Вам стоило бы сниматься в кино, а не писать сценарии!
— Почему бы не делать и то, и другое? — предложила я, тут же загораясь идеей, которая у меня на глазах обрастала новыми подробностями. — Мистер Гриффит, я Зельда, жена Скотта.
— Ну конечно!
Вскоре мне предстояло узнать, что мистер Гриффит — это тот самый Д. У. Гриффит, который вместе с Чарли Чаплином, Дугласом Фэрбенксом и Мэри Пикфорд недавно основал компанию под названием «Юнайтед Артистс». Он уселся рядом со Скоттом, и вскоре мы все впятером с головой ушли в обсуждение, которое в кои-то веки не имело никакого отношения к литературе.
Мы выпили еще коктейлей, послушали музыку, а потом начались танцы. Анита, сославшись на усталость, убедила Джона потанцевать со мной. Когда мы вернулись к столу, Скотта и мистера Гриффита там не было.
Час спустя Скотт вернулся один. Глаза его горели.
— Нам нужно идти, — сообщил он, взяв меня за руку. — Доброй ночи, Анита, Джон. Спасибо, что не дали Зельде угодить в какую-нибудь передрягу.
— Поговорим на следующей неделе, — отозвался Джон.
Скотт кивнул и потащил меня к выходу.
— Что случилось? — спросила я, едва поспевая за ним.
— Такси, — бросил он привратнику. — Что случилось? Случилась Дороти Гиш. Ей нужен новый фильм.
— А мистер Гриффит…
— Заплатит мне десять тысяч долларов, если я смогу написать подходящий сценарий!
Той ночью Скотт так и не лег, увлеченный новыми идеями. А я заснула с радостной мыслью, что здесь возможно все, может произойти что угодно, а обстоятельства меняются так стремительно и драматически, как никто в Монтгомери и представить не может. Девочка-южанка внутри меня все еще пыталась притормозить и подивиться на каждое событие. Но взрослая жительница Нью-Йорка, в которую я постепенно превращалась, не могла уделить этой девчонке свое время. Девчонка была провинциальной, незрелой и легкомысленной. И я была рада оставить ее позади.
Скотт взялся за дело с привычным рвением, и через две недели сценарий был готов.
— Давай пообедаем в ресторане, — предложил он, отодвигая штору и выглядывая в окно.
Центральный парк превратился в полуобнаженный лес, где тусклое золото постепенно уступало оттенкам темно-коричневого. Сверху простиралось стальное небо.
— Я узнаю, кто сейчас свободен и сможет составить нам компанию. Хватай пальто — отправимся в то ирландское местечко на Бродвее, где подают пастушью запеканку.
Он захотел пойти пешком, уверяя, что после добровольного затворничества ему нужны свежий воздух и движение.
— Ты же знаешь, у меня слабые легкие, — пояснил Скотт.
Я не знала. Я знала только, что на улице пронизывающий ветер вцепился в мою юбку, принялся колотить по моему шерстяному пальто, так что у меня перехватило дыхание и закапало из глаз и из носа. Пока мы шли, я то и дело промокала перчатками глаза, надеясь, что тушь не расчертит полосами мои щеки.
Когда мы зашли в вестибюль ресторана, я выдохнула:
— Слава Богу! Еще немного, и у меня глаза покрылись бы коркой льда.
Внутри, в дальнем конце бара, нас ждал Ладлоу. Его щеки раскраснелись, вокруг шеи был повязан шарф.
— Привет, Ладлоу! — поприветствовала я его. — Ты похож на Ганса Бринкера.
— А ты, видимо, в растрепанных чувствах, хотя все равно прекрасна. Признавайся, Фитц тебя поколачивает?
— Он меня пытает. Потребовал, чтобы мы шли сюда пешком.
— Ах ты дикарь! — воскликнул Ладлоу.
Скотт жестом предложил мне последовать за метрдотелем.
— Эти южане — такие неженки, — сказал он. — На севере в людях воспитывают стойкость.
— Мне не нужна стойкость, мне нужна вилла на Карибах. Да, Луд? У меня должна быть вилла.
— И новый муж.
— Что тебе нужно, — усмехнулся Скотт, когда мы сели за стол, — так это шуба. По щиколотку, думаю, из горностая. Или выдры?
