О. Пуд не любил о. Мартирия и о. Мардария по отдельности, а вместе не любил их вдвойне и искал повода, чтобы придраться, строго наказать, а лучше и расправиться.
– Ты пойми, отец, не мне этот поединок нужен…
– А кому? Кому-нат?
– Кому… – задумчиво и загадочно проговорил о. Мартирий.
Толстяк испуганно и испытывающе глянул на брата и не нашел в своем богатом лексиконе слова, кроме одного своего:
– Нат…
– Вот тебе и «нат», – со вздохом проговорил о. Мартирий и открыл «Добролюбие» на заложенной странице.
– Ты длинненький-нат… – нарушив тишину, осторожно продолжил о. Мардарий.
Большой монах смотрел на него непонимающе.
– А Челубей коротенький-нат! – продолжил свою загадочную мысль толстяк.
О. Мартирий пожал плечами, по-прежнему не понимая.
– Тебе-нат вон куда поднимать ее надо, во-он куда-нат, а он коротенький, поднял – опустил, поднял – опустил, поднял – опустил… Закон всемирного тяготения помнишь-нат?
О. Мартирий едва не засмеялся и посмотрел на брата взглядом, полным любви.
– Спи, отец, – попросил он и опять переключился на книгу, но толстяк снова бухнулся на колени.
– Ты тоже спи-нат! – потребовал он, решительно переступая с коленки на коленку, и поставил условие: – А если не будешь-нат, так и буду-нат стоять-нат и молиться-нат, всю ночь-нат!
– Тогда и я вместе с тобой, – проговорил о. Мартирий так, как будто этих слов ждал, отложил книгу и опустился рядом с толстяком колени. – Давай вместе помолимся за нашу победу. Как ты сказал – Челубей? А ты говоришь – откажись… Раньше было татарское иго, а нынче иго безбожное, и веру свою мы должны защищать всеми доступными нам способами. На поле Куликовом тоже не словом убеждали. Как нашего-то звали, вылетело…
– Пересвет-нат… Пересвет-нат и Ослябя-нат, двое их, православных иноков на бой вышло-нат, – напомнил толстяк.
– Вот и нас двое, – проговорил о. Мартирий, глядя в неведомую даль. – Давай Пересвету и помолимся, чтобы помог мне победить, как он победил.
Толстяк испуганно на него посмотрел и заговорил с тем же внутренним стоном, с каким этот разговор начал.
– Не победил Пересвет, отец, не победил-нат! Все забыл-нат, всю школьную программу-нат!
– А кто же победил? – недоумевал о. Мартирий.
– Никто-нат, – словно сообщая страшный секрет, громко прошептал о. Мардарий в направлении большого уха великана. – Оба погибли-нат… И их Челубей-нат, и наш Пересвет-нат…
Но это страшное известие не испугало о. Мартирия, скорее обрадовало.
– Погиб, а сила православная победила! – торжественно проговорил он, глядя на иконы, широко перекрестился и принялся за самое бессмысленное, пустое и даже подозрительное на взгляд современного здравомыслящего человека занятие – за молитву.
Вглядываясь в движение губ, вслушиваясь в свистящий шепот о. Мартирия, мы, наверное, могли бы разобрать отдельные слова, чтобы здесь их воспроизвести, но вряд ли нам это что-то дало для понимания происходящего в душе нашего героя. Молитв много, но слова в них, в общем, одни и те же. Знающие люди говорят, что даже в секретных молитвах, недоступных простым священнослужителям, а лишь архиереям, даже в них те же самые, в общем, слова, только расположенные, правда, в ином порядке. Нам сейчас гораздо важнее знать, что думал, молясь, наш герой. Вообще-то, всякое думание, особенно при рассеянности мыслей во время молитвенного стояния, как говорят опять же знающие люди, возбраняется и вменяется в грех, и выходит, что, молясь в «Ветерке» в ночь с тринадцатого на четырнадцатое, о. Мартирий грешил…
Что ж, выходит так.
О. Мартирий грешил, думая о том, о чем думал многие годы своей жизни – о силе.
Он начал думать о ней в армии, во время прохождения срочной службы. Рядового Коромыслова сослуживцы окрестили Силой Силычем, причем такие же, как он, срочники обращались к нему по названному имени – Сила, а офицеры по отчеству – Силыч. «Сколько сильных должно быть во взводе, роте, полку?» – думал дневальный Коромыслов, когда спать было нельзя; но и когда спать было можно и все вокруг спали, тоже об этом думал: «Сколько сильных должно быть в городе, в стране, в мире?»
Возможно, те наивные юношеские вопросы так и остались бы без ответа, исчезнув в бытовом жизнеустройстве и связанными с ним бессмысленными повседневными мыслишками, которые в зрелые годы станет теснить страх подступающей старости и изумление перед неминуемой смертью, но сама жизнь не давала Сергею выйти за круг своих размышлений.
На заводе, куда свежеиспеченный молодой специалист прибыл после института по распределению, он сразу же получил прозвище Силача за то, что, не дожидаясь мостового крана, перенес с места на место новый станок.
И там же, в рабочем общежитии в его руки случайно попало изданное на Западе полузапретное тогда Евангелие, раскрыв которое он сразу наткнулся на слова апостола Павла: «Царство Божие не в слове, а в силе».
«Так значит, сила должна быть всегда везде и во всем?» – напряженно думал молодой специалист, и быть может, именно в тот момент родился будущий о. Мартирий, хотя до пострижения в монахи было еще ох как далеко.
Выпросив Евангелие на несколько дней, он переписал его в одну большую общую тетрадь, подчеркивая жирной чертой все, что относится к интересующей его проблеме, с комментариями на полях. (Когда позднее Сергею Коромыслову попала в руки Библия, он так же переписал ее от первого до последнего слова, но, скажем сразу, подобные действия производились не только со священными текстами – еще во время учебы в институте он успешно испытал методу: трижды переписав учебник сопромата, сдал мучительно-трудный предмет на «отлично». Так же, от первого до последнего слова, был переписан роман Льва Толстого «Война и мир». Прочтя роман всех времен и народов однажды, Сергей был так потрясен, что переписал его из чувства благодарности к автору, правда, никогда после ту великую книгу не открывал. Теперь вам становится понятным смысл епитимьи, наложенной о. Мартирием на Игорька и других?)
Ответственность сильного Сергей осознал еще в детстве, никогда не обижая маленьких и тех, кто слабее, поэтому слова того же апостола Павла «Мы, сильные, должны сносить немощи бессильных, и не себе угождать» не стали для него откровением, о чем он так прямо и написал на полях своего рукописного Евангелия: «Это мы уже проходили».
Но были и другие на эту тему слова, ставшие впоследствии для него путеводными: «Царство Небесное силою берется», хотя тогда он не захотел с этим соглашаться, не понимая, зачем тратить силу на какое-то небесное царство, и даже написал самоуверенно: «Это мы еще посмотрим!»
И в конце концов посмотрел и согласился, и еще как согласился…
По праву считая себя сильным, все последние годы о. Мартирий искал себе подобных, и, пожалуй, это было единственное дело, в котором он решительно не преуспел. Как когда-то Диоген с фонарем искал в своей Древней Греции человека, так и о. Мартирий с кадилом искал сильного человека в новой демократической России, искал – и не находил. И очень обрадовался, когда о. Афанасий-новый в послушание направил его духовно окормлять заключенных. Он читал «Записки из Мертвого дома» и хорошо помнил слова классика о том, что за решеткой в России собираются сильные люди, которые не находят применения своим силам на свободе. Еще больше о. Мартирий обрадовался, когда Челубеев отправил их с Мардарием в БУР – барак усиленного режима – зону в зоне, в которой содержались отпетые без отпевания головорезы, по его тогдашней логике – самые сильные.
