Чёрт…
А он бы сказал: «Чорт»…
Бог ты мой, как же я мог про него забыть? Бог ты мой – академик Басс… Израиль Исаакович Басс, помните? «Чорт!» А как восхитительно и неподражаемо он восклицал, подняв над головой свою розовую ладошку: «Слушай, Россия, это я говорю, Израиль!» Слушай, Россия… Басс настолько не верил ни во что, и в первую очередь в собственную смерть, что и мы о ней забыли. А смерть между тем была – приметная, громкая, с медным, можно сказать, звоном. Бедняга умер в полном соответствии со своим призывным пророчеством. Помните: «Если я все-таки когда-нибудь умру, то это произойдет на женщине или на унитазе!» Ах, если бы на унитазе…
Несчастной женщиной оказалась его последняя жена, та самая, которая моложе на шестьдесят два года, как там ее звали, впрочем, это уже не имеет значения. Но чего же натерпелась бедняжка, пребывая в объятиях холодеющего трупа. Правда, смогла дотянуться до телефона и позвонить в службу спасения, откуда и сказали: «Лежи и не двигайся». Целый час лежала. Страшно? Страшно не то слово, но самое страшное произошло, когда вместе с эмчеэсовцами, ментами и санитарами в спальню ворвалась толпа журналюг с камерами и фотоаппаратами. И не только все засняли, но даже и несколько вопросов успели задать, чуть не засовывая микрофон бедной девушке в рот, и больше всех интересовало, был ли оргазм?
«Был ли оргазм?» – поиском ответа на этот животрепещущий вопрос была занята вся страна, во всяком случае у меня такое впечатление сложилось. И» Не закрывая рта», и «Большое токовище», и» Великие нулевые» – самые высокорейтинговые ток-шоу, конкурируя между собой, безжалостно и сладострастно искали ответ на этот вопрос, так что у меня, как у того бойца, устала рука переключать кнопки пульта, чтобы за всем уследить – грешен, увлекся… Но всех цитировать не стану, остановлюсь на ток-шоу Дмитрия Слепецкого «Свобода и мы» – странным образом к нашей нынешней свободе, больше походящей на уголовную волю, это имеет самое непосредственное отношение.
Итак: молоденькая хорошенькая вдовушка в великолепном черном платье в пол, впереди глухом, сзади по самые ягодицы открытом, утверждала, на всю страну божась и крестясь, что она так и не кончила, зато кончина ее любимого супруга случилась в момент его бурного семяизвержения. Следом выступил жуткого вида, словно сам только из гроба восставший, патологоанатом. Вскрытие показало, уныло забубнил он, что в момент смерти не было не только оргазма, но даже и эрекции. Мужчины в зале засмеялись и зааплодировали. Услышав аплы, бедняжка-вдова заплакала и, прикладывая к кругленьким глазкам черный батистовый платочек, воскликнула, обращаясь к мужской половине аудитории:
– Да вы просто ему завидуете!
Тут зааплодировали женщины, и уж точно погромче мужиков.
Патологоанатома поддержал винодел-демократ и космонавт-коммунист, а дежурный представитель РПЦ заученно твердил: «Поделом ему, безбожнику, поделом!» У красавицы не выдержали нервы, и она отвернулась ото всех, демонстрируя зрителям восхитительную спину, которая начала оскорбленно вздрагивать, но тут неожиданно в защиту вдовы выступила дебелая бабка – ветеран ВОВ лет шестидесяти пяти, грудастая, как корова-рекордистка, в подпоясанной ремнем армейской гимнастерке, увешанной от шеи до живота позвякивающими медалями и значками.
– Лично я этой женщине верю, у нас на фронте не такое бывало! – выкрикнула она страстно.
С недавних пор мнения ветеранов по самым разным, даже таким щекотливым, вопросам стали у нас особенно цениться, и чаша весов сразу опустилась в пользу вдовы. Но тут в студию входят, нога в ногу, два майора, совершенно одинаковые – то ли однояйцевые, то ли загримированные, и объявляют, зачитывая протокол, что во влагалище потерпевшей (а кто же она, потерпевшая конечно же, я бы даже сказал – натерпевшаяся) была обнаружена мужская сперма в количестве, в три раза превышающем норму мужчины средних лет, и тут же – общие бурные аплодисменты, крики «Ура!» и» Знай наших», скандирование «Россия! Россия!», развевающиеся российские триколоры и один, непонятно как затесавшийся, флаг Израиля. А в студию в это время входят трое мужчин средних лет, с которыми в тот день общалась «госпожа Басс»: тренер по дайвингу в ластах и маске, сосед хоккеист в шлеме и с клюшкой и жэковский сантехник с квачом наперевес. Все они отрицали возможную физическую близость в тот день с потерпевшей, но делали это неохотно, двусмысленно, я бы даже сказал, глумливо. Тут, признаться, я не выдержал и выразился в адрес всех громко и непечатно и вырубил телевизор не пультом, но кулаком.
Вы спросите, зачем я всю эту похабень рассказываю? Да потому что уверен: всякий, кто дочитал мой роман до этих строк, телевизор не смотрит, а значит не до конца понимает, в какой стране мы вдруг или не вдруг непонятно по чьей вине оказались.
Но вернемся к академику Бассу, к его наследию, точней – наследству, из-за которого на самом деле весь сыр-бор разгорелся. Была бы одна юная красавица, а то их – не юных и не красавиц, бывших жен Басса собралось в одном месте с полдюжины и все хотели от его двух квартир в центре, дачи в Переделкине, старинной мебели и картин свою мзду за любовь и верность получить или, как одна из них с гордостью в голосе определила: «За наше женское служение»… Но, не умерев в прошлом веке и не собираясь умирать в нынешнем, Басс не оставил завещания, правда денежные сбережения – сто тысяч евро – незадолго до смерти передал в мэрию Москвы с условием, что на эти деньги в городе будет установлен памятник Кларе Ивановне Шаумян.
Однако и тут образовались вопросы. Сто тысяч евро – деньги хорошие, но не настолько большие, чтобы в Москве на них поставить памятник, тут на взятки больше уйдет. А главное – кому памятник? Сейчас у нас все больше памятники лицам высокодуховным ставят, а тут – атеистка, да еще какая. Но выяснилось вдруг, что атеизм у нас в стране тоже востребован, и еще как востребован! Как только объявили о последней воле покойного, тут же появились те, кто вызвался эту волю исполнить, причем не насчет только памятника, но и в отношении храма атеизма. Был открыт счет, и на него немедля потекли денежки – от рубля до довольно-таки больших сумм. Разумеется, развернулась полемика, в которой сторонников памятника оказалось даже больше, чем противников. Коммунисты до того договорились, что просто ужас, мол, если бы не безбожная Клара с карательным отрядом, русская православная церковь не досчиталась бы многих новомучеников, и вообще, если бы не гонения, не было бы того отношения к церкви со стороны власти, о котором она раньше и мечтать не могла.
РПЦ, разумеется, возражала, но как-то вяло, устами третьих лиц, по поводу чего известный публицист Юлий Кульман саркастически заметил в одной из статей: «Включившись в политическую жизнь как самостоятельная статусная сила, наша церковь с удивлением обнаружила, что политика в России не только искусство возможного, но еще и разрешенного».
Жив, жив Юлий Юрьевич, хотя, конечно, постарел, но перо по-прежнему острое. Все-таки поразительный он публицист! Бывает, начинаешь читать его статью по какому-то вопросу, по которому имеешь твердое устоявшееся мнение, и уже к середине статьи от твоего мнения камня на камне не остается, причем делает это автор мягко, ненавязчиво, я бы сказал – интеллигентно. Что и говорить, умеет Кульман убеждать – соглашаешься, даже когда соглашаться не хочешь. Меня, например, взбудоражила давняя статья, с которой и начался мой читательский роман с этим блестящим публицистом, называвшаяся «Второе крещение Руси», тогда я не был согласен и – согласился, и недавно, когда прочел его нашумевшую статью «Второе крещение Руси не состоялось», возмутился до глубины души, возмутился – и вновь согласился!
