На лестничной площадке был тусклый желтоватый свет от единственной двадцатисвечовой лампочки, в квартире же оказалось почти совсем темно.
Страшно орал телевизор, по которому шла реклама МММ, но при этом в открытой двери комнаты, где он находился и где тоже не было света, почему-то не возникали телевизионные всполохи.
– Телевизор орет, – раздраженно проговорила женщина, впервые за все это время взглянув на тебя, и скрылась в комнате.
Следом зажегся свет, и мгновенно сделалось тихо.
– Ой, Галька, это ты, а мы тебя не слышали!
– А я подумал, – телевизор сломался.
Первый голос был старушечий – высокий и задорный, второй – стариковский, глухой, смущенный.
– Да он и так у вас не работает, – насмешливо и сердито проговорила женщина с совершенно неподходящим для нее именем.
– Работает! Еще как работает. Леню Голубкова сейчас опять показывали, – еще задорнее возразила невидимая старуха.
– Работает. Нам и звука хватает, – добродушно прогудел старик.
– А почему в темноте, как сычи, сидите? – несомненная любовь дочери к своим родителям находила выражение в неожиданно сердитой интонации.
– Электричество экономим! – это опять старуха, и следом согласное хехеканье старика.
Дочь сердилась на родителей, а они совсем по этому поводу не расстраивались – в их голосах присутствовала ирония по отношению к ней, но еще больше по отношению к себе, что не так уж часто встречается у стариков.
– Нашла? – спросила старуха громким заговорщицким шепотом.
– Нашла не нашла – идите встречайте. А я переоденусь пока, а то как чучело… – Галина старалась тоже говорить с иронией, но это ей не удавалось – голос от напряжения дрожал, а на последнем слове даже сорвался, как бывает у женщин перед близкими слезами, и она выбежала вдруг из комнаты, проскочила мимо тебя, хлопнув на ходу по кнопке выключателя в прихожей, и скрылась за дверью, видимо, ванной, где тут же зашумела вода.
Таинственный ток не сразу добрался по скрученному двойному проводу до лампочки под пластиковым абажуром, постепенно наполняя узкое пространство убогой прихожей желтым текучим светом. В комнате зашуршало что-то, заскрипело, дважды стукнуло, и через какое-то время из-за стояка двери медленно вывернулись крадущиеся по-детски бочком белоголовые от седины старик и старуха.
По тому, как они шли и как держали головы, ты сразу понял – они слепые, и растерялся, удивился на Галину: «Но зачем же она ушла? Зачем с ними оставила? Как и о чем я буду с ними один на один говорить? О чем?..»
– Евгень Лексеич? – спросила вдруг старуха, причем так, как будто всегда твое имя знала, но сейчас, на всякий случай, решила уточнить, и от еще большей растерянности вместо ответа ты сделал шаг назад.
– Евгень Лексеич! – обрадованно подтвердила старуха, найдя в твоей молчаливой реакции подтверждение своему знанию. – Ой, Евгень Лексеич, Евгень Лексеич, наконец мы вас нашли, – и застонала, заплакала, запричитала, но не горестно, а радостно и даже как будто притворно, будто не старушка была, а девочка, старушку изображающая, – и, отлепившись от молчащего неподвижного старика, неожиданно ткнулась головой в твою грудь.
Ты замер.
Старушка была маленькая, сухонькая, теплая.
Старик за ее спиной удовлетворенно закряхтел и смущенно зашмыгал носом.
Дверь ванной распахнулась, оттуда вышагнула Галина с мокрым от воды лицом.
– Ну что, он?! – громко и равнодушно поинтересовалась она на ходу и скрылась в комнате.
– Ой, Евгень Лексеич, Евгень Лексеич! – жалобно и одновременно радостно вздыхала старуха, замерев у тебя на груди.
– Рады вас приветствовать в нашем дому! – громко и торжественно объявил старик и почему-то развел руками.
– Не в дому, а в доме, правильно надо говорить, у те-бя дочка учителка, детей русскому языку учит, а ты – «в дому»… – отлепляясь от тебя, шутливо-строго поправила мужа старуха, вновь направляя иронию не только на него, но и на себя, и тут же к тебе обратилась: – Вы уж извините нас, старых да неграмотных…
– Не учителка, а учительница, – не остался в долгу старик.
– Учительница, учительница, – отмахнулась старуха от такого занудства.
– Сами видите – незрячие мы, – сообщил старик смущенно.
– Да чего ж незрячие – слепаки стопроцентные! – опять же задорно подтвердила старуха.
– А вас… как зовут? – спросил ты, наконец приходя в себя.
– Ой, да как нас зовут, как нас зовут, – махнула рукой старуха, словно не желая занимать твое внимание такой малостью, как их ничего не значащие имена. – Ванька да Манька, правда, Глеб? – Старик закивал головой, соглашаясь, и засмеялся смущенно, и старуха поддержала его веселеньким смешком: – Вы еще и отчество спрашивать станете, а мы такого обращения не заслуживаем, люди мы простые, неграмотные, да к тому же… сами видите…
– Глеб Григорьевич и Анна Ивановна их зовут! – представляя родителей, сердито крикнула из комнаты их дочь.
Те смущенно согласились со своими настоящими именами, тут же коротко рассказав о своем прозвище Ванька да Манька, полученном еще в молодости на одном из предприятий общества слепых, где работали, собирая велосипедные звонки.
– И в гробу Ванькой и Манькой будем лежать! – весело прокричала старуха и, в одно мгновение сделавшись серьезной и внимательной, спросила: – А вы, значит, Золоторотов?
В квартире сделалось тихо, все замерли, в том числе и Галина за стенкой.
И ты замер, вслушиваясь в последовавшую за вопросом тишину.
Сколько раз в эти дни ты готовился услышать свою фамилию, произнесенную незнакомым человеком в лицо или за спиной, готовился, напрягая все имеющиеся на тот момент силы. «Будь готов, будь готов!» – призывал ты себя, как пионер-герой, но готовым так и не стал, и ждал этого вопроса со страхом, если не сказать – с ужасом, но вот услышал и – обрадовался, да так, что задрожало что-то в груди и зачесалось в носу.
– Так точно, – ответил ты как можно бодрее. – Золоторотов.
– Ну и слава богу! – старуха засмеялась и облегченно выдохнула. – А то я подумала – Евгень Лексеичей много… Ну, не много, но достаточно. А ну как, думаю, перепутала Галька, она только с виду деловая, а на самом деле простофиля, каких свет не видел. Привела какого-нибудь другого, не нашего, не Золоторотова… Значит, вы – Золоторотов Евгень Алексеевич?
– Золоторотов Евгений Алексеевич, – негромко подтвердил ты.
В комнате что-то громыхнуло, упав, раскатились какие-то деревяшки, но старики как будто не услышали или из-за важности момента не обратили на это внимания.
– А мы – Куставиновы! – торжественно сообщила старуха.
Старик кивнул, подтверждая, и торжественно напрягся.
