– Вы были боги! – Академик протянул тебе стаканчик и подмигнул.
– Скажешь тоже, Израиль, – обиделся Фрол Кузьмич и отстранился, морщась, ощутив запах алкоголя. – Выпивай и не мешай рассказывать. Но вышла все-таки замуж, хотя ей было уже около сорока… Но хороший человек, химик, смирный… Живут, а… – рассказчик покосился на спящую у своего плеча девочку и произнес шепотом: – Не беременеет. Проверили его, проверили ее – все как будто в порядке, а нет как нет. Пошла по врачам, и один, вместо того чтобы лечить, в церковь ее направил… И начались наши хождения по мукам… Он-то ничего, а она такая сделалась набожная, что просто ужас… А представляете, что было бы, если бы узнали, что дочь Земляничкина из церкви не вылезает, попам руки целует, представляете, что мне стоило эту информацию скрыть? Ну, ходит, молится, а все равно не беременеет. Я говорю: «Ну всё! Хватит, – говорю, – дурака валять, поедем в Германию, там все делают так, что любая родит». Плачет… «Погоди, папа, есть еще один монастырь, там есть дорожка – если по ней пройдешь…» Представляете, в каком состоянии она уже была? Дорожка…
– «Ну, хорошо, – говорю, – поезжай, раз так, но оттуда сразу в Германию, обещаешь?» – «Обещаю». Уехала, приехала… И поехали в Германию сразу, в ФРГ, визит пришлось организовать по линии рабочего движения. Приезжаем и… – Земляничкин неожиданно оборвал свой рассказ и замолчал, смущенно глядя себе под ноги.
– «Взыграло во чреве»! – иронично, но важно подсказал Басс.
Земляничкин смущенно пожал плечами и кивнул.
– Немцы даже были удивлены.
– Чудо? – еще более насмешливо подсказал академик.
– То-то и оно, – растерянно согласился бывший член Политбюро. – Ну ладно, родилась девочка. А как ее назвать – для этого она мужа в тот монастырь отправила к тому самому монаху. Тот и сказал: «Катерина, в честь святой Екатерины, конечно». Ну, Катерина так Катерина, а времена уже лихие наступили, девяностый год, канун великого предательства. Ну, что-то некогда им было ее записать, я говорю: «А давайте я метрику на нее получу»? Они и рады… Никогда их такими вещами не баловал, а тут… Ну и записал, – старик хрипло засмеялся, – не Катей, а Кларой… В честь нашей… – Земляничкин ласково посмотрел на гроб. В его маленьких мелких глазках появились вдруг мутные стариковские слезки.
– Мало! – громко прошептал он сиплым срывающимся голосом.
– Что? – не расслышал Басс.
– Мало, – повторил Земляничкин, беря себя в руки. – Девяносто девять лет прожила, а все равно мало.
– Мало, – соглашаясь, мотнул седой шевелюрой академик.
Фрол Кузьмич улыбнулся вдруг и, подавшись к тебе, сообщил:
– А наш Израиль недавно опять женился! В какой раз?
На лице Басса изобразилось мужское самодовольство.
– В какой не скажу, но точно не в последний. – И, обращаясь уже к тебе с тем же выражением лица, стал рассказывать: – Занимательная арифметика: ей восемнадцать, мне восемьдесят один. На первый взгляд разница значительная, но только на первый… «Мне никто не нужен, кроме тебя». Вот тут на бедре у нее вытутаировано мое имя.
– Как? Академик Басс или просто Изя? – съязвил Земляничкин и подмигнул тебе.
– «Израиль», – не принял шутку академик. – Требует венчания. Даже в храме договорилась, Большое Вознесение на Никитской, знаете?
Вопрос был обращен к тебе, но ты не смог на него ответить…
– В которой Пушкин со своей красавицей Натальей венчался, – подсказал Басс, и, преодолевая себя, ты кивнул.
– Я говорю: «Со мной это исключено».
– Бороду заставила сбрить, – вновь сообщил тебе Земляничкин и конфузливо засмеялся.
– Да, пришлось, – пожал плечами Басс и как будто увеличился в размерах. – Колется, говорит…
– А так он был вылитый Карл Маркс!
– Или Санта-Клаус.
Ты улыбнулся. Они были трогательны и симпатичны, эти в недавнем прошлом сильные мира сего, а сегодня просто старички со своими стариковскими слабостями и милыми причудами.
Было тепло, уютно и совсем не страшно, хотя колени упирались в острый край гроба, в котором лежала покойница.
Басс и Земляничкин говорили о покойной, недоумевая, куда делось все, что ей принадлежало: квартира на Кутузовском и дача в Переделкине, имущество.
– Ничего нет, ничего нет, одни бусы остались! – возмущался Басс.
Успокоившись, он предложил тебе выпить еще, но ты отказался. Академик выпил сам и, повернувшись к тебе, спросил, заглядывая в глаза:
– Так что же она вам тогда сказала?
Ты сразу понял, о чем речь, и, кашлянув, повторил, слово в слово, сказанное старухой в день, когда начала рушиться твоя жизнь.
– «Кто, если не он?»
– Как-как? – заинтересовался Земляничкин.
– Она все время повторяла: «Кто, если не он?» – сказал ты.
Земляничкин не понял и посмотрел на озадаченного своего друга.
– Гм, – мотнул головой Бассс и попросил уточнить: – «Кто, если не он?» или «Если не он, то кто?»
Ты задумался, вспоминая, но точно вспомнить не смог и спросил:
– А разве тут есть разница?
– В первом случае это, так сказать, вольное прочтение, а во втором – точная цитата: «Если не Он, то кто?» – Басс замолчал, вопросительно глядя на крышку гроба, за которым скрывалось лицо человека, однажды задавшего этот вопрос, словно ожидая, что Клара Ивановна Шаумян подтвердит сейчас сказанное тобой или опровергнет.
– И именно этот вопрос привел вас сегодня к ней? – спросил академик.
Ты подумал и ответил:
– Ну, в общем, да…
Теперь Басс смотрел на тебя точно таким же взглядом, как только что смотрел на гроб, и ты смутился.
– Да никто, никто, никто! – воскликнул вдруг он. – Это же элементарно – никто! Иов, Книга Иова… Знаете, что сказал о ней Честертон? Это точная цитата, у меня, как вы, надеюсь, заметили, хорошая память. Так вот: «Значение Иова не выразишь полно, если скажешь, что это самая занимательная из древних книг. Лучше сказать, что это – самая занимательная из книг нынешних». Из книг нынешних! А почему? Да потому, что Иов был первым атеистом, который заявил об этом талантливо и страстно. Настолько талантливо и настолько страстно, что составители Библии не смогли оставить в стороне этот даже для них древний текст. Помните, как Иов начинается? Нет, конечно?
«Был человек в земле Уц». Вообще-то, правильно – Уз, но я сейчас не об этом…
Человек, просто человек!
Не еврей – как и армян, нас тоже еще на свете не было.
И он первым усомнился в существовании Бога.
«Кто, если не Он?»
Какой страшный вопрос!
Вопрос, ставящий на колени! Даже нашу несгибаемую Клару, кажется, поставил… Ай-ай-ай! – Глядя на гроб, Басс укоризненно покачал головой и продолжил:
