Тоже вроде ничего?
А община храма во имя Благоразумного разбойника, для которой он является цементирующим раствором, она без него, скорее всего, рассыплется, упадет, как карточный домик. А сестры, которые от него без ума? А Светлана Васильевна? Не ничего, а тоже очень даже чего!
Так что в случае своего поражения каждая из договаривающихся сторон теряла всё или почти всё.
Победа же только на первый взгляд давала какие-то привилегии победителю.
Ну не будет о. Мартирий больше появляться в «Ветерке», разве тем самым Челубеев приблизит к себе опасно отдалившуюся супругу? Да еще больше отдалит!
Или что с того, что в кабинете воинствующего атеиста появится икона? Он что, креститься на нее будет, прежде чем очередной приказ подписать? Нет, конечно.
Нет, нет, сложившееся на момент заключения неразумного этого договора положение (по латыни – статус-кво) для обеих сторон было бы предпочтительнее, но… Ясно, как же прав был незаслуженно ныне забытый Николай Алексеевич Некрасов, когда еще отметивший одну характерную черту русского мужика, каковыми по сути своей были и остаются полковник внутренних войск Марат Челубеев и православный иеромонах о. Мартирий (Коромыслов), несмотря на все их звезды и кресты:
Мужик, что бык, втемяшится
В башку какая блажь
Колом ее оттудова
Не выбьешь…
Стальным своим рукопожатием Марат Марксэнович и о. Мартирий бездумно и безжалостно сложившееся положение разрушили, хрустнуло несчастное статус-кво меж их мужицких лап, как то куриное яичко, и докажи теперь, что было первым.
Ну, вот мы уже все варианты рассмотрели, а ладонь Хозяина по-прежнему мертво сцеплена с ладонью гостя из монастыря.
Сила встретила силу и замерла от восторга.
Боюсь, что они и сейчас так стояли бы, если бы не Светлана Васильевна.
– Я убью тебя, – слова эти она произнесла тихо, шепотом, но все находящиеся в кабинете их услышали, потому что, согласитесь, особенные это слова. Их произносят довольно-таки часто, и далеко не всегда они означают желание и готовность убить. Их, к примеру, произносят нередко любимые своим любимым и даже матери детям, но означать они могут лишь одно: «Я люблю тебя».
Однако в данном случае речь шла не о любви.
Светлана Васильевна произнесла эти слова так, будто в самом деле хотела сейчас кого-то убить. Представилось, что относятся они к одному из застывших в рукопожатии, вот только непонятно – к кому, потому, пытаясь понять, все разом на них глянули. Сами же Марат Марксэнович и о. Мартирий повернули головы к Светлане Васильевне и вопросительно на нее посмотрели.
А она стояла ко всем спиной и смотрела в окно вниз, на площадь, где недавно встречали монахов.
«Может, послышалось?» – с надеждой подумали все, но:
– Я убью тебя!!! – теперь уже прокричала Светлана Васильевна, развернулась и, не глядя ни на кого, да, похоже, и не видя, опрометью выскочила из кабинета.
Только тогда разомкнулось историческое рукопожатие двух великих мужей новейших российских времен, и мгновение погодя все, за исключением, правда, о. Мартирия, который, в силу своего роста, и так видел происходящее за окном, кинулись к тому месту, где только что стояла Светлана Васильевна, и посмотрели туда, куда она только что смотрела…
Наверное, можно было бы попытаться реакцию всех на видимое за окном описать, переходя от лица к лицу, от одного нашего героя к другому, фиксируя их мимику и жесты, и, художественно приукрашивая, нагнетая атмосферу и сгущая краски, но и подобные творческие усилия вряд ли передадут суть происходившего в тот момент в кабинете начальника ИТУ 4/12-38. И дело даже не в немощной руке автора, не в корявости его пера, что, как говорится, на виду, но в том, что все неоднократно вышеупомянутые персонажи, которых, вследствие важности описываемого момента, необходимо еще раз перечислить, все: Геннадий Николаевич Шалаумов и Николай Михайлович Нехорошев, их законные супруги Людмила Васильевна и Наталья Васильевна, соратник и сподвижник о. Мартирия – о. Мардарий, сам о. Мартирий и его и всех здесь противник и антипод – Марат Марксэнович Челубеев видели в окне то, чего не может быть, что исключают законы природы и теория Дарвина, по сути – невозможное, и тем не менее это было, и они это наблюдали – какой может быть реакция на невозможное?
Только невозможная…
Но ведь невозможное и описать невозможно.
Это, знаете, как если бы воздух вдруг перестал быть прозрачным, сахар сладким, а вода мокрой.
Тут вы можете, конечно, заявить: «А не проще ли вместе с нашими героями выглянуть в окно и в глагольной конкретике зафиксировать происходящее на площади перед зданием администрации исправительно-трудового учреждения?»
А вот это увольте, это пусть те, у кого перо совсем уж стыда не ведает, к Венечке Малофееву, например. Мы же прибегнем к помощи спасительной метафоры, ухватимся за последнюю эту соломинку, не имея ни сил, ни желания называть вещи своими именами. И тут не нужно подбирать синонимы, потому что единственно верную, да и единственно возможную метафору подарила нам в тот самый момент Людмила Васильевна Шалаумова, а все остальные, включая даже духовные лица, подтвердили ее точность судорожным кивком головы. Всего в два слова уложилось недопустимое, невозможное, немыслимое, что происходило в тот момент в «Ветерке» на площади перед административным зданием, называемом многими Белым домом, у всех на глазах, и вот они, эти два слова:
– Конец света!
Глава пятнадцатая
Конец операции «Левит»
Ровно в 16. 00 разведка донесла: сидят у Хозяина, пьют чай с сушками, говорят про конец света. Источник надежный – хозяйская секретарша. Уже три месяца, сама того не подозревая, Юля работала на Игорька. Как таковой вербовки не было, Игорек играючи влюбил в себя юную мать-одиночку, когда та писала студенческий реферат на тему «Этимология прозвищ (кличек) на примере заключенных ИТУ 4/12-38». Игорек консультировал – врал как сивый мерин про чужое погонялово и, время от времени переводя разговор на себя, давил на жалость. Давил, давил и додавил – влюбилась Юлечка.
«Любовь как костер – палку не кинешь, не разгорится» – эту простую мужскую истину Игорек знал с детства, и у него имелась возможность подбросить дровишек в костер Юлечкиных чувств – когда она читала ему вслух текст своего реферата в приемной Хозяина, а самого Хозяина срочно куда-то вызвали. Игорек не сделал этого, потому что знал и другую мужскую истину: из хера сала не натопишь – костер вспыхнет и прогорит, а ему нужен был огонек пусть маленький, но постоянный, – сидеть еще долго. Подкладывая по щепочке с подветренной стороны, втирал секретарше про оставшуюся на воле девушку, тоже красивую, но глупую и алчную. Имя подходящее на ходу придумалось – Вероника. Веронике нужна была не Игорькова любовь, а бабки его отчима – нового русского. Тот – мужик неплохой, но слабохарактерный – деньгу зашибать умеет, а в отношениях с женщинами – тряпка тряпкой. С будущей Игорьковой матерью он учился в одном классе и тогда же безнадежно в нее влюбился. Но мама отдала себя другому – курсанту летного училища, который и стал Игорьковым отцом. Отец разбился во время планового ночного полета – засланные в часть чеченцы подлили в топливо воды. Отец мог катапультироваться, но внизу лежал спящий город. Мать вышла за бывшего одноклассника не из корысти, из-за сына, но лучше бы она этого не делала! А чуть позже появилась Вероника, она танцевала в стрипбаре у шеста и отдавала свою любовь за деньги. Игорек увидел ее на улице и влюбился с первого взгляда. Он еще не знал, чем она занимается, но если бы и знал, это ничего бы не изменило. Чтобы любовь не отдавать другим, Вероника требовала денег у Игорька. Отчим жадным не был, но брать их у него Игорьку не позволяла гордость. Он решил добыть деньги сам и пошел на дело… (Еще по своим прелестным письмам заочницам Игорек заметил – чем больше бабам гонишь, тем больше они верят, и, видя перед собой широко раскрытые, полные слез Юлечкины глаза, гнал азартно и легко.) Завистливые конкуренты несколько раз покушались на отчима, но, не сумев до него добраться, отыгрались на жене – один отморозок плеснул в лицо Игорьковой матери соляной кислоты. Это случилось уже тогда, когда Игорек был под следствием. Теперь его красавица-мамочка выглядит, как будто по ее лицу проехал гусеницами танк, а отсутствующие глаза она скрывает большими черными очками, как певица Диана Гурцкая. Вероника же этим воспользовалась: устроившись к отчиму домработницей, залезла к нему в постель и теперь фактически им руководит. Нередко случается, что несчастная Игорькова мамочка входит в спальню мужа, а они лежат там голые. Мама не видит, но все чувствует и ужасно страдает. Но, может быть, не меньше страдает Игорек, ведь он по-прежнему любит Веронику.
