Случилась она много лет назад летом в Ленинграде, где, как уже было сказано, Светлана Васильевна училась на истфаке ЛГУ, а Марат Марксэнович, курсант ВВУ МВД, оказался в числе отличников учебы, премированных поездкой «в город трех революций». В тот день курсанты побывали на крейсере «Аврора», в мемориальном кабинете Ленина в Смольном и на Марсовом поле почтили память павших в борьбе за народное счастье, как оно тогда понималось, а вечером отправились в Парк культуры и отдыха культурно отдыхать. Оказавшись у популярного в те времена аттракциона «Силомер» (это когда бьешь специальной кувалдой по основанию и вверх подскакивает планка, показывая твою силу в каких-то условных единицах), молодые люди в форме начали соревноваться с молодыми людьми в гражданском и делали это с переменным успехом, пока не подошел подвыпивший мужичок и одним ударом поднял планку на недосягаемую, как думалось, высоту. Надо сказать, что курсант Челубеев не принимал участия в состязании, а, стоя в сторонке, смотрел. Дело в том, что у него еще не совсем зажила травмированная на уроке самбо рука и он боялся ее потревожить. Группка девушек, среди которых была Светлана, посмеялась над ним, что же, мол, своих не поддержите? Марат отшутился: «Жду персонального приглашения».
– От кого?
– От вас.
Марат смотрел на Светлану, а Светлана на Марата – оказывается, любовь с первого взгляда бывает не только в кино.
– Я вас прошу, – сказала Светлана, смущенно улыбнувшись, и указала взглядом на кувалду.
Марат снял китель, расправил плечи, и только теперь все увидели, какие они у него широченные. Взяв кувалду, он ударил по силомеру так, что планка подскочила вверх и, сбив ограничитель, улетела в кусты. Все кричали что-то и смеялись, и только Светлана смотрела на смущенного Марата с немым обожанием. Наверное, лишним будет говорить, что они провели тот вечер вместе…
Так вот, возвращаясь к внешности Марата Марксэновича: плечи его были и остаются из ряда вон выходящими, отчего иногда кажется, что в ширину он едва ли не больше, чем в высоту. Именно плечи скрывают невысокий, ниже среднего, на целый спичечный коробок ниже Светланы Васильевны, рост Марата Марксэновича. И не только скрывают, но и удивительным образом возвышают – Челубеев умудрялся смотреть на свою жену исключительно сверху вниз. И руки, и торс, и грудь, и шею он имел соответствующие плечам, а вот размер ноги у Марата Марксэновича маленький, стыдно даже сказать какой, но ради правды жизни придется. Тридцать шестой. (Светлана Васильевна носила обувь тридцать девятого размера, и в первые годы замужества от этого даже немного комплексовала.) Но на своих маленьких, чуть не детских ступнях крепко стоял на земле Челубеев. Волосы – светло-русые, на макушке поредевшие, он зачесывал их назад, отчего еще больше увеличивался широкий, непробиваемо-крепкий лоб. Нос прямой, с раздвоенной пимпочкой на конце, ротик небольшой, зубы мелкие и в очень большом количестве, губы узкие, волевые и, наконец, глаза – они у Марата Марксэновича маленькие, внимательные, с холодным стальным отливом – профессиональные глаза, которые нередки в системе исполнения наказаний и которые видят только то, что для нужно для дела, остальное игнорируют.
Нет, это даже удивительно, что такой мужчина в расцвете лет с такими физическими кондициями оказался в таком бедственном положении!
Марат Марксэнович еще раз прислушался к тому, что происходит за дверью, но ничего не услышал. Прихода незваных гостей он ждал с какой-то обреченностью, и по мере того, что гости всё не шли, эта обреченность росла, ослабляя и обезволивая его могучую и волевую натуру.
Челубеев подошел к дивану, лег на спину, сложил руки на груди, вспомнил, что так лежат покойники, но продолжал лежать, глядя в потолок. Смерти Марат Марксэнович не боялся. За годы службы в системе исполнения наказаний таких смертей насмотрелся – никаких фильмов ужасов не надо. Когда по «Ветерку» прокатилась война самоубийств, чтобы остановить ее, Челубеев выступил на общем построении: «Если кто из вас еще повесится, я сам вот здесь заместо флага вздернусь». И вздернулся бы, потому что слово свое привык держать! Рисковал, конечно, но не так, чтобы очень, потому что как никто зэка знал. Зэк консервативен – не захочет старого Хозяина на нового менять, консервативней зэка только поп, да и то не факт.
Нет, не смерти боялся Челубеев, а конца жизни, которая прежде смерти может наступить. Не мог Челубеев представить себя без зоны – без утренних разводов, без лая собак, без перекличек, без специфического, для кого-то, может, и неприятного, а для него родного запаха.
Когда был молодым, думал, чего это люди пенсии так боятся? Казалось, живи в свое удовольствие, спи до двенадцати, поливай на даче помидоры. Егоровна, прежняя секретарша, фронтовичка, до семидесяти лет на трофейном «ундервуде» двумя пальцами в его приемной тюкала, смеялись коллеги, когда по обмену опытом приезжали: «Ты что же это, Марксэныч, не можешь у себя молоденькую посадить для поднятия тонуса?» – а он бабку жалел, догадывался. Егоровна так свой уход описывала: «Сяду – посижу, потом ляжу – полежу. И больше уже не встану».
Так оно и вышло – померла старуха.
Теперь Челубеев точно знал, как все будет, если его вдруг когда-нибудь от службы отставят: «Сяду – посижу, потом ляжу – полежу, потом…»
В дверь громко и решительно постучали.
Глава девятая
Игорёк и епитимья
Исповедовал о. Мартирий долго. По часу-два, а то и более. Начавшись сразу после вечерней службы, исповедь нередко заканчивалась за полночь. И все эти томительно-долгие часы исповедуемые стояли. Посидеть в храме во имя Благоразумного разбойника было негде. Когда храм обустраивали, кто-то (уж не Дурак ли?) предложил поставить у стены низенькую скамеечку.
– Зачем? – спросил тогда Игорёк.
– Посидеть…
Да, это точно был Дурак.
– Не насиделся? – усмехнулся Игорёк, и все над Дураком засмеялись.
О. Мартирий открыл эту тему на первой своей проповеди и тут же закрыл навсегда, сказав неподвижно стоящей, жадно внимающей пастве:
– Досиживать будете стоя!
И еще сказал тогда монах запомнившиеся многим слова:
– Человек – свечка Божья! И мы должны стоять перед Ним и гореть, пока в огарок не превратимся!
Так что, даже если бы были в храме скамейки, вряд ли кто решился бы на них присесть в присутствии неколебимо стоящего о. Мартирия.
– Стоит, как столб! – высказалась однажды в сердцах в его адрес Людмила Васильевна.
Светлана Васильевна подтвердила сравнение судорожным кивком головы – разговор происходил на следующий после исповеди день, и ноги у женщин безбожно болели, но вольнодумных своих сестер тут же поправила Наталья Васильевна:
– Как столп…
Людмила Васильевна и Светлана Васильевна испуганно переглянулись, поняв, что невольно осудили своего духовного отца, и покаянно затараторили:
– Как столп, как столп, ну конечно же, как столп!
