– Тещей-упокойницей клянусь! – сипел Хомяк, сжимая и разжимая свои цепкие лапки.
Хомяку не перечили, потому как этими самыми лапками он свою тещу и упокоил, но в исполнение угрозы не сильно верили – сидеть Хомяку оставалось восемь лет, и совсем не факт, что за это время он еще кого-нибудь не задушит, чем продлит срок своего здесь пребывания и радость ежедневного с ним общения.
– Душè не душè, а нижние конечности от этого не согреются, – сказал тогда Суслик, и Хомяк первый с ним согласился.
Так что начали день без энтузиазма, но потом забылись, увлеклись и больше чем половину дневной нормы на-гора выдали, после чего дружненько в столовую строем отправились. И уже воздуха в легкие набрали, чтобы запеть свою любимую строевую «Маруся от счастья слезы льет», как, словно черная кошка, фашисты на своем драндулете дорогу жизни переехали, и хорошее настроение снова псу под хвост.
Потому кушали без аппетита, хотя к обычной сечке прилагался кусочек совятины, мяса типа. Загадка в «Ветерке» родилась, когда Хозяин откуда-то привез и наладил станок по производству соевого мяса и молока. Молоком тем тяжелых больных в санчасти добивают, а «совятиной» по выходным здоровый контингент травят. Так вот, загадка: «От какого мяса хрен не стоит?» Ответ: «От соевого!» Все эту загадку знали, но все равно каждый раз за обедом ее друг дружке с удовольствием загадывали и тут же отгадывали, чтобы кусочек того мяса, по вкусу напоминающего размоченную фанеру, в глотке не застрял. А доктор Пилюлькин по секрету всему свету рассказал, что через три года после регулярного употребления данного пищевого продукта мужик в бабу стопроцентно преобразуется. Год всего прошел, как тот чудо-станок в столовой появился, а обиженные на свое мужское достоинство нет-нет да и поглядывают – висит еще или уже отвалилось? Правда, сидя еще никто не писал, даже Зина. Он совятину обожал, и это косвенно подтверждало правоту пилюлькинских слов.
Вернулись с обеда без командира отряда – упрыгал куда-то прапорщик Лягин. Оно понятно – фашисты пришли, в городе паника, можно помародерствовать, шухер-мухер какой-нибудь провернуть. До Лягина командиром был прапорщик Пернатый – в неизвестном направлении упорхнул, до него мл. лейтенант Костяшко – отдуплился в начстоловой и теперь по старой дружбе обиженным порции урезает, а еще раньше ст. прапорщик Ужищев был – этот уполз в неизвестном направлении по состоянию здоровья. Не держались в двадцать первом командиры, да и как удержишься, если другие такие же командиры отрядов при каждом удобном случае от тебя нос воротят. В шутку, понятно, а неприятно. А главное, что можно с обиженных взять? В том-то все и дело – нечего взять с обиженных! Вот и остаются одни без командирского присмотра и, надо сказать, данное положение дел очень даже одобряют: меньше начальства – меньше вони…
Вернулись, значит, с обеда, а трудовой энтузиазм угас, без огонька уже трудились. И не подлый ветер был тому причиной, и даже не фашисты на мотоциклете, а слово, которое прокричал им на ходу из коляски о. Мардарий – саднящей занозой торчало оно в сердце обиженных, и никто не решался первым к этой занозе прикоснуться. Стояли на ветру, хмурились, сутулились, молчали, думая только об этом. Первым начал тот, кому по чину положено первым начинать.
– Что он там кричал с драндулета своего? – Жилбылсдох так спросил, как будто всеобщий этот вопрос только сейчас и только ему в голову пришел.
– Кто? Шершавый? Он вроде молчал? – Шиш тоже как бы между прочим данного вопроса коснулся.
– Гладкий!
– А этот… Кричал чего-то, да…
(Имена монахов обиженные знали, но забывали и путались, поэтому обычно заменяли их на подобные одноразовые прозвища. Кем только не были в разговорах обиженных о. Мартирий и о. Мардарий: и длинным с пузатым, и орясиной с балясиной, и гадом с гаденышем, а в этот раз шершавым и гладким.)
– Вот я и говорю – чего?
– Слово какое-то…
– Вот я и говорю – какое слово?! – тут уже Жилбылсдох не стал от актуальности вопроса уворачиваться.
Обиженные задумались, вспоминая, что кричал им толстяк из мотоциклетной коляски.
– Голубые, может? – для затравки высказал Жилбылсдох предположение и посмотрел на всех вопросительно.
– Сами-то! – неожиданно взорвался Шиш. Лично он не собирался ничего угадывать, просто не терпел, когда обзываются.
– Да нет, не голубые вроде, – словно не услышав Шиша, отказался от своей версии Жилбылсдох.
– Пидоры? – предложил новый вариант Гнилов.
– Сами-то!!! – на это слово Шиш еще больше обиделся.
– Не, не пидоры. Слово длинней было, – не согласился Жилбылсдох.
– Как будто не знаем, чем они там в своих монастырях занимаются, – проговорил Шиш, немного остывая.
– А чего им там еще делать? Помолился и гуляй! – ухмыляясь, прибавил Соловей.
– Молятся они, как же… Дрыхнут до обеда, а потом водку жрут. А ночью бабы! – никак не мог уняться Шиш.
– А бабы-то откуда? – удивился бригадир, для которого истина была дороже Шиша.
– Оттуда! – не захотел вдаваться в подробности тот.
– У них же монастыри как на воле дальняки: этот мужской, а тот женский… Если только случайно кто забредет, – задумчиво рассуждал Жилбылсдох.
– А богомолочки на что? – забулькал смехом Соловей. – Богомолки к ним ходят?
– Ходят, – пребывая все в той же задумчивости, согласился Жилбылсдох и тут же предложил обсудить новый вариант произнесенного толстым монахом слова: – Может, гнойные?
– Сами-то! – это снова был Шиш, который всем уже своим криком надоел так, что на него замахали, даже и зашикали.
– А это вы про кого все говорите? – живо поинтересовался Прямокишкин, и второй раз за сегодняшний день все с интересом на него посмотрели. Слова о его одной прямой кишке и одной извилине иногда казались преувеличением, но сейчас это представилось буквальным. Никто на его вопрос не стал отвечать, никто даже не засмеялся.
А в лице Жилбылсдоха все прибавлялась озабоченность.
– Там было одно слово, – убежденно проговорил он.
– Одно, – согласились с ним все.
– Длинное, – вспомнил Гнилов.
– Длинное, – согласился Жилбылсдох.
Стало тихо и тоскливо. Ветер посвистывал в щелях стоящего в отдалении дальняка.
– А знаете, как в ихнем монастыре Хозяина зовут? – неожиданно оживился Шиш.
– А у них там тоже Хозяин есть? – удивились обиженные.
– А как же! У всякой зоны Хозяин есть. Это ж та же зона, только добровольная и с крестами.
– Ну и как?
– Пуд!
– Как-как? – не поверили обиженные.
– Это что ж, погонялово у них такое?
– Ну… Только у нас зона их дает, а у них Хозяин. А заместитель у него Кукум!
