Товарищи!
Я обратился к вам так, как не принято сейчас обращаться в нашем кругу, не для того, чтобы спровоцировать дискуссию или вызвать чье-то недовольство, и даже вижу, как недоволен господин защитник, наш знаменитый адвокат Михал Михалыч Мешанкин. Но это возврат не к временам коммунистического прошлого, а к еще более далеким временам, из которых, кстати, коммунисты и выкрали данное обращение. Как, впрочем, и многое другое. В дореволюционной России данное слово существовало в союзе с такими словами, как министр и прокурор: товарищ министра и товарищ прокурора. Я, прокурор, считаю всех здесь собравшихся своими товарищами и поэтому так к вам обратился. В данном случае вы все здесь – товарищи Генерального прокурора, так как именно я сам по своей воле вызвался быть государственным обвинителем.
Почему я это делаю, есть, как говорится, дела поважнее. Да, отчасти я это делаю вынужденно. Мне приходилось уже реагировать на намеки, что дело Золоторотова как-то связано с моим назначением на высокий пост. Если и связано, то только хронологически. Десятого ноября прошлого года я взял Золоторотова, тринадцатого ноября Президент подписал указ о моем назначении. Но здесь, на закрытом судебном заседании, в узком, так сказать, кругу я могу рассказать, что подобные указы быстро подписываются, но долго готовятся и ждут своей очереди. Указ о моем назначении Генпрокурором был составлен еще в Сибири, задолго до появления Золоторотова в поле зрения правоохранительных органов, и просто ждал своей очереди в так называемой Красной папке. Очередь подошла, Президент подписал указ, и Золоторотов здесь ни при чем. Теперь о самом Золоторотове. Почему-то все решили, что я взял его наугад. Ехал, увидел, остановил… Так все это выглядело в известном телерепортаже, когда я его брал, для широкой, так сказать, публики. Но здесь собрались профессионалы, и между нами я могу сказать – этому предшествовали месяцы кропотливого труда следователей и криминалистов. Приходится сожалеть, что дело московского Чикатило перестало волновать широкую общественность еще до вынесения приговора, ушло в тень более шумного дела о милицейском наркобароне. Кстати, я тоже брал полковника Захарика, но уже в роли Генерального прокурора. Какой же интерес я мог преследовать здесь? Тут мои недоброжелатели стыдливо замолкают. Но чтобы окончательно заткнуть им рот, я готов и в деле милицейского наркобарона быть государственным обвинителем. Там, кстати, суд будет открытым, и тогда уже вся страна узнает, кто находится на стороне закона, а кто преследует свои корыстные, эгоистические интересы. Я заинтересован только в одном – в главенстве закона в любом деле, начиная от неуплаты за проезд в общественном транспорте и кончая тяжкими преступлениями. Имей я такую возможность, я бы выступал в качестве обвинителя в каждом рассматриваемом в суде деле.
Наблюдая сегодня за тем, как в зал вносят все тридцать восемь томов уголовного дела, я испытал ни с чем не сравнимое наслаждение: вот они, итоги кропотливого труда следственной группы, возглавляемой следователем по особо важным делам Валентиной Ивановной Дудкиной. Остается только догадываться, чего ей это стоило! На днях я выступал на телевидении в авторской передаче прекрасного современного русского писателя Вениамина Малофееева «Скрижали», где он меня спросил, какую последнюю книгу я прочитал. Я ответил: «Дело Золоторотова, тридцать восемь томов». – «Я не читал». – «И не советую», – сказал я. В самом деле, я испытал непреходящее чувство омерзения от знакомства с подробностями этого дела. Когда я заявил на всю страну, что очищу Россию от мрази, я еще не знал Золоторотова, но, читая его «Дело», понял, что имел в виду именно его. Меня тогда спрашивали, да и сейчас еще спрашивают: «А что такое мразь?» Не что, а кто! Посмотрите на этого тщедушного человечка с бегающими глазками и блуждающей улыбкой, вслушайтесь в этот ни с того ни с сего возникающий смешок, и вы получите ответ на свой вопрос. Я подсчитал – в ходе следствия он девятнадцать раз признавал свою вину и столько же раз отказывался от признания. Девятнацать да и столько же нет. Если их сплюсовать, получим тридцать восемь… Вам ничего не говорит эта цифра? Остается гадать, что он скажет сегодня… Во всем – неуверенность, неопределенность, зыбкость – одна сплошная рефлексия. Мужчина не может и не должен так себя вести! И сейчас, сидя напротив и глядя ему в глаза, я говорю: «Золоторотов, вы не мужчина!» Неуверенность в себе, нерешительность и все та же рефлексия несовместимы с таким понятием, как мужской характер, это и стало причиной мстительного, звериного отношения к жизни. Именно – звериного! Находясь на психиатрическом исследовании, Золоторотов написал псевдонаучный трактат «Собаки и кошки как фактор любви», в котором ставит животных выше человека. Для него собака и кошка значат больше, чем человек! Недавно на одну мою знакомую напала кошка. Не улыбайтесь, пожалуйста… Хотел бы я на вас посмотреть, когда бы вы увидели то, что открылось моему потрясенному взору. Пытки средневековой инквизиции меркнут в сравнении с тем, что я увидел. Когти и зубы, зубы и когти! Чудовищные кровоподтеки. Вот вам и кис-кис-кис! Девушка в шоке, с ней работают не только хирурги, но и психотерапевты. Вам мало этой истории? Что ж, расскажу еще одну. В прошлом месяце в одном старом московском доме умерла древняя старушка, говорят даже, троюродная прапрабабушка Пушкина, жившая с двумя своими любимыми пуделями, деля с ними последнюю ложку манной каши. Она давно не выходила из своей квартиры, поэтому соседи не подняли тревогу. И пока старушка лежала на полу в прихожей, собачки продолжали вполне сытное существование, откусывая от своей мертвой хозяйки лакомые кусочки, а в перерывах балуясь косточками. А нужду, большую и малую, пудельки справляли на кровати хозяйки. Больше не продолжать? Хорошо, не буду. Но они звери, господа, звери, все эти Шарики и Жучки! Золоторотов, однако, утверждает обратное. Он ставит Шарика выше товарищ Шарикова, я не имею в виду известный литературный персонаж, в данном случае это имя нарицательное, как товарищ Иванов. Вот откуда истоки его звериного отношения к людям, детям, жизни! И я бы обратился к вам, Золоторотов, с призывом любить человека, если бы вы были человек. Но вы не только не мужчина, вы не человек. Вы зверь, Евгений Золоторотов! Железная клетка, в которой вы сейчас сидите, напоминает мне грамматические скобки, вы выведены за железные скобки нормального человеческого существования! И не случайно он сожрал почти целиком толстую записную книжку, что невозможно для обычного человека.
Но тогда получается, что мы должны судить зверя по человеческим гуманным законам? Да, должны! Потому что мы гуманисты. Когда я отправлялся на это заседание, родные и близкие спрашивали меня: «Ты будешь требовать для него смертной казни?» Приходилось всякий раз напоминать, что в новой демократической России действует мораторий на применение смертной казни. Финалом жизни московского Чикатило не может стать точка, поставленная в жизни его ростовского крестного отца. Мы не можем поступить с ним так, как поступил с двумя озверевшими пуделями милиционер. Я не зверь и не жажду крови. Я Генеральный прокурор и не требую для Золоторотова смертной казни. Я требую для него срока заключения. Какого? В замечательном фильме прекрасного режиссера Никиты Михалкова есть такие слова: «Вор должен сидеть в тюрьме». Тем более очевидно, где должен находиться маньяк. Сколько? Это должен решить суд, но если вам интересно мое мнение, скажу: маньяк должен сидеть в тюрьме всегда!
