Скарлетт выпрямилась.
— Больше? Больше? Да они с трудом отрабатывают то, что мы даем им сейчас! — Слова еще слетали с ее губ, а спину уже заломило, напоминая о том, как она мотыжила, согнувшись в три погибели, и ходила за плугом. Тогда она рассмеялась, — Да, полагаю, мы в состоянии заплатить чуть больше.
Когда Тэз вернулся из Атланты, они с Реттом созвали местных плантаторов, выращивающих хлопок. Пришли Тони Фонтен с братом Алексом, Беатрис Тарлтон приехала верхом на жеребце, от которого родились осиротевшие жеребята Уилла. Мистер Макензи — хмурый янки, скупавший разоренные плантации по десять центов за доллар, считая при этом, что половину переплачивает, — прибыл в сопровождении робкого мистера Шмидта, спросившего у миссис Тарлтон, не знает ли она, кто потерял чалого мерина, которого он видел без седока в полях.
Скарлетт с Реттом встречали их у дверей, а когда все собрались в зале, Ретт представил Тэза.
— Мистер Уотлинг — совладелец хлопкоторговой фирмы в Новом Орлеане.
— Будь я… неладна, — сказала Беатрис Тарлтон, — Наконец-то вижу сынка, что Ретт прижил. Должна сказать, молодой человек, что породой вы не вышли.
Привыкшие к прямой манере Беатрис выражаться, местные фермеры только усмехнулись. Янки сидели с каменными лицами.
— Вынужден разочаровать вас, мадам, — вежливо откликнулся Тэз. — На самом деле моим отцом был полковник Эндрю Раванель. Возможно, вы его знали?
— Будь я… будь я проклята, — только и вымолвила Беатрис, откинувшись на спинку стула.
— Только если Господь не одобряет пожилых грубых дам, — подал голос Ретт из глубины комнаты.
Тэз объяснил, что их урожай принес плохую прибыль, оттого что британский рынок испытывает упадок, а фабрики в Новой Англии требуют хорошо упакованный, рассортированный и тщательно очищенный хлопок.
Немедленно была образована ассоциация фермеров, с Реттом в качестве президента, а Тони Фонтена избрали его заместителем. Тэзвеллу Уотлингу поручили заключать договора на очистку и складирование от имени ассоциации.
Работники пропололи и взрыхлили засеянные хлопком низины, а верхние поля засеяли овсом. Тара понемногу начала обретать прежний вид.
Почти каждый вечер Розмари теперь проводила в Двенадцати Дубах.
По воскресеньям приезжала навестить сына Красотка Уотлинг. После ужина Тэз отвозил ее на железнодорожную станцию, а Розмари с братом махали на прощание с террасы. Дети играли в индейцев на лужайке, где светлячки посылали им таинственные мерцающие знаки.
— Здесь так покойно, — промолвила Розмари.
— Летние вечера за городом длятся целую вечность…
Дети на лужайке чему-то рассмеялись.
— Ты думаешь о Бонни Блу?
Ретт немного помолчал.
— Интересно, какой бы она стала, когда выросла.
— Да, — откликнулась сестра, — Моя Мег теперь была бы уже барышней и переживала бы, достаточно ли она хорошенькая, чтобы понравиться молодым людям. Жизнь слишком жестока, брат.
Ретт достал сигару.
— Порой я думаю, что если и существует какая-то цель нашего пребывания на Земле — то свидетельствовать о тех, кого мы потеряли, — Он обрезал кончик сигары, — Ты встречаешься с Эшли?
— Эшли хороший человек.
Свет вспыхнувшей спички резко высветил скулы Ретта.
— Наверное, так. Но достаточно ли хорош мир для Эшли Уилкса?
Розмари оперлась подбородком на руку.
— Эшли таков, какой есть, как и ты, Ретт.
— Видно, ты права, — Ретт перегнулся через ограду террасы и позвал: — Дети, пора в дом. Помолиться перед сном и спать.
Пробудившись на следующее утро, Скарлетт с наслаждением потянулась. Льняные простыни ласкали тело, словно любящие руки. Ждать, пока Ретт придет к ней, было мучительно, но одновременно волнующе приятно. Когда-нибудь, совсем скоро…
После завтрака Скарлетт отнесла кофе на террасу, где Ретт сидел на подвесном диванчике.
— Твои георгины очень красивы.
— Маме они не нравились. Эллен считала, что георгины «все напоказ».
Он рассмеялся.
— Разве «быть напоказ» не есть прямая обязанность цветов?
— Может быть. Ретт, я…
Он притронулся пальцем к ее губам, и Скарлетт охватила дрожь.
— Тише. Не порти это мгновение.
На полях у реки среди зелени хлопковых кустов снежинками распустились белые цветы.
Ретт сказал:
— Хочу устроить барбекю. Как в прежние времена. Пригласим всех. Помнишь то барбекю, где мы впервые повстречались?
— Вряд ли я когда-либо это забуду.
— Невинно задремал, а проснувшись, увидел перед собой самую красивую девушку на свете. Она же вдруг принялась кидаться в меня посудой!
Рука Скарлетт скользнула в его ладонь.
— Всегда жалела, что промазала, — шепнула она.
И они вместе рассмеялись над глупой шуткой.
Приготовления начались.
— Но ведь Четвертое июля — юнионистский праздник, — возразила Скарлетт.
На что Ретт ответил:
— Дорогая, мы все теперь входим в Соединенные Штаты.
Ретт принялся строить план приема гостей, будто южане и не возражали против празднования дня падения Виксбурга и потери Геттисберга.
По всей видимости, Ретт верно оценил настроения, потому что никто не отклонил приглашения приехать в Тару, а Беатрис Тарлтон даже спросила, может ли она привезти с собой внучатую племянницу, приехавшую погостить.
Мамушка с Дилси прошлись по птичьему двору, словно Немезиды. Ретт купил окороков. С ближних и дальних огородов были собраны ранние помидоры, нащипан салат и вьющаяся фасоль, накопана молодая картошка.
Эшли попросил скрипача, всегда выступавшего в Двенадцати Дубах главным музыкальным украшением, организовать оркестр.
— Хорошо, сэр, мистер Уилкс. Будет как в прежние времена.
Плита Тары совсем раскалилась, Мамушка даже пожаловалась, что на кухне стало «жарче, чем в преисподней». Они с Дилси напекли пирогов: с яблоками, ревенем, пекановых и прочих.
Ретт отправил детей взбивать мороженое, которое они хранили в высоких металлических ведрах на леднике.
Поскольку музыканты Эшли не играли вместе много лет, они безостановочно репетировали и сыгрывались; все приготовления к барбекю проходили под звуки скрипки, двух банджо и мандолины.
Утро Четвертого июля занялось ясным и прохладным.
Порк подъехал на двуколке к поезду, который приходил в Джонсборо в полдень. Слушая, как Порк препирается с дядюшкой Питером за право везти ее, мисс Питтипэт расцвела:
