Он вышел из грота, решив, что найти стадо Аполлона будет не так уж и сложно. Но не успел он сделать и нескольких шажочков, как споткнулся обо что-то твердое.
— Ай! — Гермес упал на колени и лишь тогда увидел на своем пути черепаху.
— Привет, малыш! — сказал Гермес. — Ты первое животное, которое я вижу! Думаю, стоит сделать тебя моим священным животным. Как тебе идея?
Черепаха молча смотрела на него.
— А ничего у тебя панцирь, — Гермес сжал спину черепахи. — Весь такой пятнистый, симпатичный. Ты не против, если я отнесу тебя в грот, чтобы получше рассмотреть? Я тебя не обижу.
Для младенца Гермес был очень силен. Да и не только для младенца. Легко подняв черепаху, он вернулся с ней в грот. Когда он осматривал ее панцирь, ему в голову пришла идея. Он вспомнил, как во время колыбельной голос матери отражался от стен грота и становился громче и богаче. Гермесу нравился этот эффект. Панцирь тоже мог усиливать звук подобно мини-гроту — при условии, что внутри не будет черепахи.
— Знаешь что, мой маленький друг? — сказал Гермес. — Я передумал. Боюсь, я все-таки тебя обижу.
Внимание-внимание, сейчас будет гадость. Гермес откусил черепахе голову и лапы, после чего выскреб внутренности маминым черпаком. (Прошу прощения. В те времена люди постоянно убивали зверушек ради мяса, шкуры, панциря и всего в том же духе. Именно поэтому моя подруга Пайпер стала вегетарианкой.)
Так вот, вычистив панцирь, Гермес в него дунул. Раздался гул, но звук получился немного не таким, какой он ожидал. До его слуха доносилась какофония дикой природы — совы, сверчки, лягушки и другие животные издавали самые разные звуки в самых разных тональностях, порождая своего рода хор. Гермес хотел именно этого — возможности воспроизводить одновременно сразу несколько звуков. И тут он заметил растянутые над огнем для просушки длинные шерстяные нити, возможно, Майя собиралась позже сшить что-то.
Гермес подумал: «Хм…»
Он натянул нить между ногой и кистью и свободной рукой дернул. Нитка завибрировала. Чем сильнее он ее натягивал, тем выше получался звук.
— О да, — кивнул он. — Сойдет.
Гермес бросил осторожный взгляд на мать, проверяя, спит ли она. И приступил к работе. Скрутив с ткацкого станка матери парочку деревянных ручек, он просунул их сквозь панцирь так, чтобы концы торчали из дыры для шеи наподобие рогов. Затем он закрепил между ними перекладину, так что в итоге получилось что-то вроде миниатюрных футбольных ворот. Протянув между перекладиной и черепашьим корпусом семь нитей, он натянул их с разной силой и провел по ним пальцами. Звук получился просто превосходный. Таким образом, Гермес изобрел первый струнный инструмент, который он решил назвать лирой. (Почему? Может, в его душе жил лирик, не знаю.)
Потрать он еще пару часов, и возможно, он бы создал акустическую гитару, контрабас и заодно «Fender Stratocaster»; но к тому моменту, когда Гермес закончил с лирой, он уже был донельзя голоден. Так что он спрятал свое изобретение под одеяльцами в люльке и отправился на поиски аппетитных волшебных коров.
Забравшись на вершину Киллены — подумаешь, задачка, для такого-то мощного младенца, — он внимательно осмотрел открывшиеся перед ним просторы Греции, напрягая не только зрение, но и слух. Аполлон по ночам уводил свое стадо на тайный луг в Пиерии, до которого от Киллены было где-то три сотни миль к северу, но острый слух Гермеса не подвел. Практически сразу он различил отдаленное: «Му-у».
На что другая корова ответила: «Тсс! Мы прячемся!»
А первая сказала: «Извини».
Стоя на вершине горы, Гермес коварно улыбнулся.
— Ха! Попались, коровы!
Три сотни миль? Да не вопрос! Чтобы пробежать их, у Гермеса ушел примерно час; странное, должно быть, было зрелище: новорожденный бог в подгузниках с ручками, измазанными в черепашьей крови, несется по Греции. К счастью, стояла ночь и его никто не видел.
Когда Гермес добрался до тайного луга, у него буквально слюнки потекли при виде такого количества аппетитных толстых здоровых телочек — несколько сотен коров лениво бродили в высокой траве между горой и песчаным берегом Средиземного моря.
— Не буду поддаваться жадности, — сказал себе Гермес. — Думаю, с меня хватит штук пятидесяти. Вот только как потом скрыться?
Нельзя же было просто сунуть пятьдесят коровьих туш в мешок и сбежать. А если он уведет целое стадо, Аполлону не составит труда найти их по следам копыт.
Гермес в задумчивости уставился на берег. Затем перевел взгляд на росшее неподалеку миртовое дерево. Сам еще до конца не понимая, зачем все это делает, он отломал несколько веток и, вспомнив оставшуюся в гроте корзину, принялся плести из них что-то вроде мини-ковриков. Обвязав их вокруг ног, он с гордостью притопнул первыми в мире снегоступами — что было особенно круто, учитывая отсутствие в Греции снега.
Гермес сделал несколько пробных шагов по траве, затем по песку. Снегоступы оставляли после себя широкие и длинные следы, которые никак нельзя было ассоциировать с его маленькими ножками.
«Идеально, — подумал он. — Свое прикрытие я обеспечил. Осталось придумать, как быть с коровами…»
Он прошелся по лугу в своей новой обуви и вскоре смог разделить стадо, отогнав пятьдесят самых упитанных и аппетитных коров от подружек. Их он погнал к берегу.
Оказавшись на песке, Гермес щелкнул пальцами и свистнул, привлекая к себе внимание коров. Он подождал, когда все пятьдесят повернутся к нему, встав хвостами к океану, и сказал:
— Отлично, девочки. А теперь — включаем задний ход. Задний ход!
Никогда не пытались заставить пятьдесят коров пятиться? Это не так-то просто. Гермес удерживал их внимание, посвистывая и крича что-то вроде: «Би-ип, би-ип, би-ип!», размахивая руками и направляя их к воде. Стадо отступило на мелководье, после чего Гермес несколько ярдов гнал их на юг прямо по волнам, и лишь потом вновь вывел на сушу.
Оглянувшись, он оценил собственную предприимчивость. Все выглядело так, будто пятьдесят коров вышли из моря и присоединились к основному стаду. Никто не сможет догадаться, куда подевались недостающие коровы. Гермес не оставил ни единого следа, который бы мог к нему привести.
Он повел коров на юг по полям Греции.
Время было ночное, и Гермес был уверен, что их никто не увидит. К несчастью, именно в этот час старому смертному крестьянину Батту приспичило заняться своим виноградником. Может, его мучила бессонница, или он в принципе подрезал виноград исключительно по ночам, но когда старик увидел на дороге младенца во главе стада из пятидесяти коров, у него глаза на лоб полезли.
— Что?! — взвизгнул он. — Как?!
Гермес выдавил из себя улыбку.
— Как дела?
Он обдумал, не убить ли крестьянина. Свидетели ему были ни к чему. Но Гермес был вором, а не убийцей. Кроме того, на его руках уже была кровь невинной черепахи.
