Джон изо всех сил старался казаться серьезным.
— Да, этот цвет мне нравится куда больше зеленого.
— Но это оранжевый! — с ужасом воскликнула она.
Он притворился, будто размышляет, после чего с невинным видом пожал плечами:
— Мне нравится оранжевый. Что в нем плохого?!
— Я его ненавижу! Кошмарный, отвратительный цвет.
— Но, Виола, мне он нравится.
Виола упрямо выпятила нижнюю губку.
— В нашей библиотеке не будет ничего оранжевого!
— Наконец-то! — воскликнул он, не обращая внимания на укоризненные взгляды матрон. — Наконец-то победа!
Виола неловко поежилась.
— О чем ты?
Джон широко улыбнулся. Плевать на все, даже если здесь соберутся все дамы Мейфэра.
— Ты назвала библиотеку нашей!
Виола вздернула подбородок и отвела глаза.
— Ничего подобного, — пробормотала она.
— Назвала, — настаивал он. — И не можешь взять назад свои слова.
Виола покачала головой:
— Твой очередной трюк, не так ли? Тебе вовсе не нужен оранжевый бархат.
— Разумеется, не нужен. Но это не меняет того факта, что ты назвала библиотеку нашей! — торжествующе воскликнул Джон. — Считай, что я получил очко.
— Очко? О чем ты?
— Если я получу достаточно очков, значит, выиграл.
— Очки? Ты ведешь новую игру?
— Все ту же. Она называется «Завоевать Виолу». Несмотря на все ее усилия, губы тронула легкая улыбка.
— Значит, я не только противник, но и приз в твоей игре?
— Разумеется. Сколько очков мне следует выиграть?
Она издала странный звук, подозрительно похожий на смех, но тут же крепко прижала пальцы к губам. Через минуту-другую она опустила руку и снова принялась перебирать образцы на прилавке.
— Сколько, Виола?
— Тысячи и тысячи.
— Несправедливо. Назови точное число.
— Хорошо, — вздохнула она. — Восемнадцать тысяч семьсот сорок два очка.
— Это все? Ты слишком добра ко мне. Это означает, конечно, что я получаю второе очко.
— За что это? — удивилась она.
— Если бы ты действительно ненавидела меня так сильно, как постоянно твердишь, сказала бы, что требуешь не меньше миллиона очков. Теперь видишь, как здорово идет игра?
— Ты невыносим!
Она взяла лоскут ткани с золотыми листьями на бежевом фоне.
— Как насчет таких штор для музыкального салона?
— Может, лучше такие?
Он показал на отрезок сиреневого бархата, но теперь, как ни старался казаться серьезным, это ему не удалось. Она улыбнулась чуть шире:
— Сиреневый? Конечно, не для музыкального салона. Зато такой цвет идеально подойдет для твоей спальни.
Джон отложил образец и перегнулся через прилавок.
— А это может привести тебя в мою постель? — прошептал он.
— Нет, — не колеблясь ответила она.
— Значит, все не важно, — пробормотал он и выпрямился. — Я был готов пожертвовать своими предпочтениями ради тебя, но все напрасно. Поэтому для бархата такого цвета есть только одно применение.
— Какое именно?
— Фрак для сэра Джорджа.
На этот раз Виола рассмеялась, и у Джона стало еще легче на душе.
— Бедняга! — воскликнула она. — Вы с Диланом просто преследуете его. Неужели опять сочиняете о нем лимерики?
— Нет, зато у нас есть новый, для леди Сары Монфорт. Вряд ли она относится к числу твоих подруг, поэтому я уверен, что ты захочешь его послушать, — робко предложил он.
— Не захочу.
Оглядевшись, дабы убедиться, что их не подслушивают, он упрямо начал декламировать:
Жила-была леди по имени Сара.
С сердцем сухим, как пустыня Сахара.
В постели она холодна, как льдина.
Беседа с ней неприятна, как хина.
Виола разразилась смехом, на секунду забыв, что должна ненавидеть мужа.
— Это один из самых бездарных лимериков, которые я когда-либо слышала, — объявила она, все еще смеясь.
Джон тоже расхохотался:
— Знаю, но за него ты должна мне не менее десяти очков!
— Десяти? Двух будет вполне достаточно. Он так ужасен, что не заслуживает большего.
— Конечно, ужасен, но подумай о теме! Кроме того, пыталась ты когда-нибудь найти рифму к имени? Поверь, это нелегко. И поскольку мне слишком часто приходилось быть соседом по столу этой дамы, я неизменно претерпевал нечто вроде приступа малярии, от которой хина — единственное действенное средство. Так что мое описание как нельзя более точно.
— Интересно, почему это?
— Поверь, побеседовав с ней, я действительно заболевал. Вполне естественное следствие общения с особой, в голове которой царит пустота: ведь мозгов у нее совсем нет.
Виола снова рассмеялась, и, глядя на нее, на золотистые блики, играющие в ее волосах, и свет улыбки, Джон невольно затаил дыхание. Пусть за восемь лет они оба изменились, но одно осталось прежним: стоило Виоле засмеяться или улыбнуться, казалось, что на небе появилось еще одно солнце. Придется снова сочинять лимерики, чтобы немного охладить пыл!
Смех неожиданно смолк, а сияние померкло. Солнце зашло за тучу, а по магазину словно пронесся ледяной ветер.
Джон повернулся, пытаясь определить причину столь ужасной метаморфозы.
Хорошенькая шатенка в вишнево-красной шляпе наклонилась над прилавком в центре комнаты, глядя на отрезы тканей и что-то с улыбкой говоря окружающим ее женщинам. И тут она подняла голову, встретилась взглядом с Джоном и коротко кивнула. На ее лице промелькнуло мимолетное выражение нежности. Джон поклонился в ответ, и женщина отвернулась.
Леди Дарвин.
Давненько он не видел баронессу! Не менее двух лет, а может быть, и дольше. Выглядела она хорошо, и Джон был этому рад. Пегги всегда была доброй, милой, любящей женщиной.
Джон заметил, что она смотрит куда-то мимо него, и, повернувшись, успел увидеть, как Виола исчезает за дверью магазина. Сердце его упало. Похоже, все усилия вернуть жену пошли прахом.
Глава 9
Черт! Джон немедленно бросился вслед за женой, но к тому времени, как успел обойти длинный прилавок, в дверях появились две солидных леди с кучей пакетов, причем каждая, в порыве вежливости, стремилась пропустить приятельницу вперед. Пришлось ждать, пока они договорятся, и прошла целая вечность, прежде чем он сумел покинуть магазин.
