Тем более Лютенс не имел ни малейшего представления, как сумели столь блестяще сработать «на опережение» российские спецслужбы, пусть небольшая их часть, но непонятным образом сохранившая все прошлые умения и навыки. И это при том, что почти всё их руководство давным-давно превратилось не в воровскую малину даже, а просто в банку, куда некий любитель острых ощущений накидал без счёта ядовитых тарантулов, скорпионов и сольпуг. Не просто бессмысленно-злобных, но ещё и корыстолюбивых, чего в мире насекомых не бывает.
Вся эта братия, снедаемая противоположными чувствами – честолюбием и трудно представимой даже в Риме эпохи упадка жаждой наживы, погрязнув в финансовых махинациях, запутавшись в связях с криминалом и уже просто не понимая, кто есть кто, от кого брать деньги можно и нужно, а кого пора немедленно травить или отстреливать, смертельно боясь при этом, что кто-то из друзей-соперников успеет первым перетянуть на свою сторону Президента и начать «новый тридцать седьмой год», с восторгом откликнулась на приглашение поучаствовать в государственном перевороте. Эта идея, как казалось, решала сразу все проблемы сразу у всех. Финансовые, карьерные, всякие.
А взаимные счёты, которые никуда не делись и деться не могли, пока эта публика продолжала физическое существование, причём на свободе, а не в «мрачных горах Акатуя», предполагалось решить по принципу оппозиционеров семнадцатого года, от крайне правых до крайне левых: «Сначала свергнем самодержавие, в союзе хоть с чёртом, хоть с дьяволом, а потом посмотрим».
Да, в семнадцатом и полусотне следующих лет посмотрели, всякого насмотрелись. И теперь снова – либералы, «демократы ельцинского призыва», коммунисты из самых упёртых, анархисты, педерасты, православные хоругвеносцы и скинхеды словно бы слились в едином порыве – свергнуть вот эту «продажную и антинародную» власть. Посты в будущем правительстве были поделены, и о будущем «парламентском» устройстве власти договорились. В точно рассчитанный момент была дана команда «штурмовым отрядам», и совершенно неожиданно последовал мгновенный и страшный разгром. Тут же, меньше чем за сутки, «сдулся шарик» объединённой оппозиции, остались только обслюнявленные цветные ошмётки, а на перекрёстках стоят бронетранспортёры, по которым никто не стреляет из окон домов и проезжающих автомобилей. А сейчас бы, как в Ливии или Сирии, тысячу-другую обкуренных боевиков выпустить на улицы в сопровождении сотни пикапов с КПВ, ДШК, РПГ и «Стингерами» – где сейчас президентская команда была бы? Только раньше надо было это сделать, перед тем, как людей за Президентом посылать. И ничего ведь практически не стоило: «Зубры» любой приказ бы выполнили, да при поддержке контингента, который они, по легенде, должны были охранять!
[93]
Почему никогда в этой стране не получается, как намечено, ни в ту, ни в другую сторону?
И словно бы со стороны прозвучал в голове Лютенса издевательский ответ: «Потому что сие знаменует гармонию природы». Откуда это, к чему?
Разведчик оглянулся, и на глаза ему вдруг попалась девушка на мотоцикле, стоящая у бордюра, опершаяся о него длинной ногой в потёртой и застиранной джинсе и ковбойском сапоге с заклёпками и имитацией шпор. Выше – тоже всё как надо – куртка-косуха, на руках кожаные перчатки без пальцев, шлема нет, длинные волосы собраны в тугой конский хвост. Довольно симпатичное лицо по здешним меркам, по американским – Анджелина Джоли пополам с Николь Кидман, Шерон Стоун. Или кто там сейчас у двадцатипятилетних считается недостижимым в обычной жизни идеалом? Современное американское кино Лютенс знал плохо. Русское – лучше.
Лицо у девицы, как и положено байкерше, – загорелое и обветренное, выражение иронично-пренебрежительно-вызывающее, нижняя губа чуть оттопырена, глаза прищурены. Но смотрит при этом на патрульные БТР и всё происходящее вокруг с истинным интересом, не позирует, поскольку приятелей по клубу рядом нет, а мнение остальной части человечества ей безразлично.
Мотоцикл хорош, хотя и не из самых крутых. «Кавасаки – Спорт-турист ZZR 400», движок четырёхцилиндровый, полсотни лошадей. По городу спокойно можно гонять по 100–120 км/ч, а больше и не надо, да днём и не получится.
То, что нужно – осенило Лютенса. Прямо сейчас подойти, познакомиться, он этому хорошо обучен, срывов практическим не бывало. Девица его не интересовала, не то время, чтобы на уличные флирты размениваться, а вот как средство передвижения… И для маскировки хороша.
Сделав два щелчка своим «телефоном», в данном случае в функции фотоаппарата, вслед отправившимся разговаривать с патрулём мужикам, с трансфокатором сняв БТР, бойцов, их форму и автоматы, Лютенс, на секунду отвернувшись и прицепив на карман куртки бейджик «Пресса. «Коммерсантъ», подошёл к девице, боясь только одного – газанёт сейчас, не дав произнести те несколько фраз, после которых уже никуда не денется – и поминай как звали.
За эти секунды он, подобно артисту-трансформатору, сменил имидж, не прибегая ни к гриму, ни к любым другим техническим ухищрениям. И сразу из утомлённого нетрезвого работяги превратился в этакого рубаху-парня, «знающего жизнь», но явно интеллигентного рода занятий. В советское время кинорежиссёры любили такой типаж на роли геологов, капитанов торгового флота, начальников сибирских райотделов милиции. И был он теперь не «нетрезвым», а – «слегка навеселе», а это, как всякий понимает – совсем разные вещи.
– Добрый день, девушка, – сказал он, нужным образом интонируя голос, чтобы она ни в коем случае не приняла его за уличного дон-жуана, вообще за человека, способного заговаривать с незнакомыми девушками без крайней на то необходимости. Свои сексуальные проблемы такие люди, как он, решают куда более цивилизованными способами.
– Привет, – без всякого дружелюбия ответила девица, но всё же ответила, и это плюс не ей, а Лютенсу. – Что надо? Я подаю только по субботам.
– Хорошо сказано, – одобрил Лютенс. – И не послала впрямую, и намёк рассчитан на более-менее умного человека. Не беспокойся, я не по этой части. На «ты» можно? Не люблю лишних церемоний. Всё равно ведь перейдём, так зачем зря напрягаться? Зовут меня Владимир Алексеевич, можно и Володя, если дальше продолжим общение. Журналист, как видишь. – Он кивнул на свой бейджик. – Вообще я типа в отпуске, только сегодня приехал из Абхазии, а тут такое… Вот труба и позвала…
Байкерша ещё на пару градусов оттаяла. Неужели к ней так часто пристают, что постоянно держит имидж агрессивной неприступности? Вроде бы не должно так, она всё же из команды, таких задевать избегают все хоть чуть-чуть понимающие. Разве из этих… ЛГБТ? Жаль, если так. Лютенс, к слову сказать, как многие люди из спецслужб или армии, что здесь, что в Штатах, политкорректностью не отличался, а гомофобом вообще был стопроцентным. Библейская точка зрения на эту мерзость встречала у него полное понимание.
– Гонишь, – небрежно ответила девчонка. – Журналист? – Она скривила губы. – И такой пендюркой снимаешь исторические события? Это только для «Фэйсбука»… Что я, настоящих аппаратов не видела?
