– Что-то случилось, сэр? – В голосе полковника прозвучали тревога пополам с любопытством. Странная какая-то коллизия обрисовывалась, хотя само по себе желание президента посетить свою резиденцию не являлось событием экстраординарным. Если, допустим, ему хочется поработать с документами, просто поразмышлять о мировых проблемах под сенью клёнов и сосен, «вдали от шума городского». Так оно сейчас, в сущности, и было, только с известным нюансом.
– Абсолютно ничего, за исключением того, что трещины на панцире черепахи
[56]
посоветовали мне сегодня «уединиться в прочном месте» и «не допускать к себе никого, кроме оруженосца». Мы с вами, Гедеон, конечно, современные люди, но Учитель
[57]
говорил: «Не упускай возможности соблюсти Ритуал. Без крайней нужды не иди против течения». Поэтому мы, не сообщая об этом никому, летим сейчас в Кэмп-Дэвид. Надеюсь, получаса вам хватит? А я пока соберу нужные мне бумаги.
Перелёт занял не более получаса, и когда вертолёты приземлились на посадочной площадке внутри охраняемого периметра, Ойяма ощутил странное спокойствие. Будто действительно совершил опасный переход через горы, кишащие разбойниками, и добрался, наконец, до ворот замка местного сеньора, охраняемого сильной дружиной.
И вдруг почувствовал, что гораздо лучше понимает своего русского коллегу. Совсем недавно тот был не более чем малолегитимным (поскольку не желал слепо следовать в американском фарватере) правителем погрязшей в заблуждениях позапрошлого века авторитарной державы и неожиданно показался едва ли не «товарищем по несчастью». Человеком, выполняющим трудную, неблагодарную работу, каждую минуту ходящим по лезвию ножа, зная, что, если тебя вдруг захотят убить или просто смешать с дерьмом и грязью, не поможет никакая охрана.
А что поможет?
Русскому президенту что-то ведь помогло, и рухнул весь долго и тщательно выстраиваемый заговор. Как бы сам по себе.
Сейчас и Ойяма почувствовал дуновение ветерка от свистнувшего над головой меча. А что, если меч – тот же самый, и неким силам совершенно всё равно, кто станет его жертвой? Не вышло с одним – попробуем с другим. На загадочный «конечный результат» перемена мест слагаемых не повлияет.
У порога коттеджа он обернулся к следовавшему в двух шагах позади и справа Брэкетту.
– Спасибо, Гедеон. Пока вы мне больше не нужны. Занимайтесь своими делами. И ещё, – будто случайно вспомнилось, – поручите там кому-нибудь, пусть тщательно фиксируют, начиная с этого момента, любые телефонные переговоры, в которых упоминается моё имя, кличка, вообще, вы понимаете… Кто, когда, о чём… То же касается всемирных сетей. Как открытых, так и… любых других. – Президент не слишком хорошо разбирался в делах, имеющих отношение к компьютерам, всяким там айфонам, айпадам, вай-фаям и прочим малопонятным «гаджетам». Хуже даже, чем в автомобилях, там он, кроме того, куда вставлять ключ зажигания, как трогаться и ехать, хотя бы знал, почему в бак наливают именно бензин и каким образом осуществляется процесс преобразования вспышек в цилиндрах во вращение колёс. В затронутой же сейчас теме он мог оперировать только самыми общими выражениями, в надежде, что собеседник сам поймёт, о чём речь и что от него требуется.
– Будет исполнено, сэр.
– Кроме того, лично отдайте приказ охране – не пропускать на территорию ни одного человека, повторяю – ни одного, до тех пор, пока я не увижу его на экране камеры слежения и не распоряжусь, как поступить. Никакое летательное средство не может приземлиться на площадке или рядом. Примите меры и к этому. Если над территорией появится беспилотник – сбивайте сразу. Нет зенитных средств? Так привезите. Часа вам хватит? Что так смотрите, коммодор? Считаете – у меня острый приступ паранойи? Ну и что? Я очень жалею, что ею не страдали ни Кеннеди, ни Линкольн
[58]
. Несколько позже я постараюсь вам кое-что объяснить. Сейчас скажу одно – госпожа госсекретарь, думая, что я её не слышу, сказала, что сомневается, проживу ли я следующие три дня. А я хочу их прожить. Вы понимаете, Гедеон?
– Это попахивает государственной изменой, сэр!
– С этим мы разберёмся несколько позже. А пока помогите мне прожить эти три дня…
– Я сделаю всё, сэр! Может быть, позвонить адмиралу?
– Пока не надо. Не будем раньше времени ворошить осиное гнездо…
Президент улыбнулся и кивнул, но коммодор видел почти вплотную его сузившиеся глаза и подумал, что с этими парнями, японцами то есть, шутить надо очень осторожно. У них какие-то свои, не всегда понятные белому человеку реакции. Резать живот, чтобы смыть оскорбление, – дикость, конечно, но Брэкетт знал, что с обидчиками там поступают гораздо круче.
В своей спальне, выходящей окнами на тихую ухоженную лужайку, где порхали и пересвистывались десятка полтора пёстрых птиц, президент переоделся и открыл балконную дверь. Выйти, постоять, вдохнуть свежего воздуха, окончательно проникнуться тем чувством, что не испытывал очень давно.
Охранников нигде не видно, но они есть, каждый на своём месте, и на территорию «лагеря» не проникнет больше никто без его личного на то разрешения.
Впрочем, так же думал, наверное, и русский президент, считая себя за оградой своей дачи в полной безопасности. Но тому хорошо, раз уж удалось спастись, может отсиживаться в своём Кремле сколько угодно, не боясь даже и ракетного удара. Ойяма однажды побывал в этом средневековом замке и невольно проникся не совсем подобающим главе сильнейшей на планете державы чувством. Он не любил вспоминать о том моменте, но никуда не денешься. Он вошёл под своды Георгиевского зала Кремля и на какой-то миг ему показалось, что и сама Америка в сравнении с Россией – как её Белый дом в сравнении с этими краснокирпичными стенами и башнями, лестницами, коридорами, залами, бесконечной глубины и протяжённости подвалами, сохранившимися, как ему говорили, в неизменности то ли с шестнадцатого века, то ли вообще с двенадцатого. И расставленные вдоль пути следования гвардейцы президентского полка в своей стилизованной под XIX век парадной форме! По сравнению с ними те, что несут аналогичную службу при Белом доме, выглядят на скорую руку наряженными в военные мундиры деревенскими увальнями. Они даже парадным шагом ходить не умеют…
Тогда и шевельнулась мысль (всё ж таки японские гены сказывались), что двести лет американской истории – это слишком мало, чтобы делать какие-то основательные выводы о сравнительной мощи и величии её и других государств, хотя бы и западноевропейских. На самом-то деле что? На заре семнадцатого (всего лишь) века несколько радикальных экстремистских сект эмигрировали из Англии и Голландии в Америку, основав колонию в Новой Англии. Пересекая Атлантику, эти пуритане, называвшие себя «избранным народом святых», проклинали оставляемую ими Европу, её королей и её церкви, навсегда отсекая себя от них бритвой «доктрины предопределения» и приговаривая оставляемый мир к «вечной смерти».
