– Алексей, Алексей, – Путин выставил раскрытые ладони, словно хотел заверить Агафонкина, что ничего от него не прячет, – зря вы на Платона Ашотовича обижаетесь: он – наш давний… знакомый, еще в советские времена помогший, между прочим, – Путин одобрительно взглянул на Платона, – помогший органам обезвредить антигосударственную группировку, действовавшую в Московском университете. А мы, Алексей, своих не оставляем… не оставляем вниманием. Так что поддерживали связь… на всякий случай.
– А тут – Квартира ваша. Когда Платон Ашотович рассказал курировавшему его в то время товарищу, мы, конечно, не поняли, не осознали весь потенциал – врать не буду. – Путин вздохнул, сокрушаясь об утерянных возможностях. – Сотрудники, ответственные за контакт, оказались, прямо скажем, без воображения. Информация, однако, осталась в… – Он замялся, опасаясь сказать лишнее, – сработала выучка. – Есть, Алексей, такое понятие в оперативной деятельности: “латентная разработка”. То есть наблюдаем и ждем, пока станет ясно, что с этим делать. Как использовать. Вот вы, Алексей, и были в латентной разработке. Пока не пришло время вас активизировать. Понятно?
– В общих чертах, – кивнул Агафонкин. – То есть понятно, например, что человек, которому я доверял с детства, оказался подлец и стукач. – Он постарался поймать взгляд Платона, чтобы прочесть в нем, отозвались ли его слова болью, но не смог: Платон смотрел на юлу.
– Алексей, Алексей, – расстроенно закивал головой Путин, – позвольте заверить, что Платон Ашотович хорошо к вам относится и всегда говорит о вас – и не только о вас – с уважением. Просто он – человек, которому близки интересы государства, небезразлична его судьба. И оттого он с нами. Так ведь, Платон Ашотович? – спросил Путин.
Платон кивнул, продолжая смотреть на юлу.
– Вот, – закончил Путин, – теперь, Алексей, понимаете.
– Понимаю, – признался Агафонкин, – но только в первой части – про подлеца и стукача, как я и сказал. А вот почему я должен закручивать для вас юлу – не дошло, извините. Я и так для вас письма возил, нянчился с вами маленьким. А вы, между прочим, Владимир Владимирович, в детстве были, прямо скажем, не ахти.
Путин засмеялся, вспоминая, каким был в детстве.
– Да и детство, Алексей, было не ахти, – согласился Путин. – Разруха после войны, не отстроились еще, жили тесно, бедно. – Он помолчал, думая про те времена. Улыбнулся. – Вы, впрочем, там бывали: нечего вам рассказывать. А по поводу юлы, – сказал Путин, – почему вы должны это сделать, это лучше к Платону Ашотовичу. – Он доверительно наклонился через стол к Агафонкину: – Там столько мудреного, что я, признаюсь, сам мало понимаю. – Он обернулся к Платону: – Прошу вас, Платон Ашотович, объясните нашему гостю, почему только он может закрутить эту юлу. Так ведь?
Платон налил воды, отпил, прокашлялся, прочищая горло, и, продолжая глядеть на юлу, не поднимая глаз, начал говорить:
– Не совсем: закрутить юлу может любой. Но чтобы достичь желаемого результата, это должен сделать Алексей. Юла… – Платон замялся, подыскивая слова. – Мы, по правде, не знаем, как работает юла, как она устроена и откуда взялась, но знаем, что она делает: юла способна взять закрутившего ее человека в одну из его Линий Событий – вариант жизни. Что, кстати, – заметил Платон, – подтверждает Частную теорию относительности, описывающую пространство-время в виде псевдориманового многообразия с одним отрицательным собственным значением метрического тензора.
Путин заговорщически сделал Агафонкину большие глаза – все полез в науку – и начал что-то чертить на листке бумаги. Сурков внимательно слушал объяснение Платона: хотел понять.
– Юла, – продолжал Платон, – делает реальным использование многомерного времени, показывая оператору – закрутившему ее человеку – разные временные измерения, где он функционирует. Проблема, как я ее понимаю из практики Мансура, начинается, когда оператор хочет перенестись в один из этих вариантов, сделав его доминантным, или, – Платон оторвал взгляд от юлы, но удержался, не посмотрел на Агафонкина, – или хочет создать свою Линию Событий, свой вариант времени – еще одно ее измерение.
– Вот, – прервал его Путин, не отрываясь от своего занятия, – это, Алексей, важный момент. – Он поднял голову: – Платон Ашотович, объясните, пожалуйста, Алексею, почему создать свой вариант действительности – проблема.
– Теоретически это возможно, – пояснил Платон. – Но практически возможно только в том случае, если время меньше единицы.
Платон посмотрел на Путина, рисовавшего нечто псевдогеометрическое, тоже взял лист бумаги и крупно написал на нем:
T < 1
Показал лист присутствующим.
– При этом условии можно путешествовать не только вдоль линейной оси времени, но и между разными временными измерениями. Однако, – поспешил заметить Платон, – с точки зрения антропного принципа это невозможно, поскольку, если T, время, меньше единицы, – он указал на листок, – то протоны и электроны будут неустойчивы и начнут распадаться на более массивные частицы. Что, в свою очередь, означает, что организмы, функционирующие по известным нам физическим законам, не могут существовать в мире многомерного времени.
– Вот, – поднял голову от бумаги Путин, – поглядеть можно, а потрогать никак. Простому человеку там не выжить.
– Совершенно верно, – кивнул в сторону Президента Платон. – Утверждение верное для всех известных нам случаев физической реальности, кроме одного – Алешиного. Кроме случая, когда оператор является Неинерциальным Наблюдателем.
Агафонкин знал это объяснение: сам много лет назад в ресторане “Якорь” рассказывал Платону, что отрицательное время, позволяющее путешествовать вдоль оси Линии Событий, возможно при отрицательной массе Наблюдателя. Он вспомнил, как писал формулы на салфетке и как внимательно на них смотрел Платон. “Интересно, – подумал Агафонкин, – я тогда ему объяснял формулу отрицательного времени, которую от него же потом – что такое потом? – и выучил. Где курица, где яйцо?”
Путин смотрел на Агафонкина с уважением. Он ценил людей с особыми способностями.
– Алеша может менять свой гравитационный потенциал… непонятно как, – заметил Платон. – Хочу подчеркнуть, и говорил об этом неоднократно, – он обратился к Путину, – что механизм изменения им, в остальном, скажем, нормальным человеком гравитационного потенциала неизвестен. Что создает определенную опасность и вносит в наш… э-э… эксперимент фактор непредсказуемости. Говорил и скажу еще раз: слишком много неизвестных вводных.
– Не переживайте, Платон Ашотович, – заверил Путин. – Я вам тоже говорил и скажу еще раз: на вас никто не возлагает ответственности. Ответственность я беру на себя.
“Как и положено Президенту”, – подумал Агафонкин.
– Это все мне и так известно, – сказал он вслух. – Но я пока не понял, почему я должен закрутить юлу.
– Объясните нашему другу, – попросил Путин. – Доходчиво.
Платон Ашотович снова отпил воды. Помолчал, повертев листок в воздухе. Затем решился и взглянул на Агафонкина.
