– Пчелинцев.
– А ПНШ?
– Майор Осипов.
– Верно. Я с Пчелинцевым в одном училище учился. Звонил я ему, он хорошо о тебе отзыва– ется.
Сергей смекнул, что Лебедев его проверяет. Да и то – из вражеского тыла прибыл. Фото в документах его, своих командиров знает – но ведь немцы и перевербовать могли. К вернувшимся из вражеского тыла полного доверия не было. Проверяли, иной раз долго, ответственных заданий поперва не давали.
Потом Лебедев стал дотошно расспрашивать Сергея о службе в полиции – кого из начальства он знает, с кем встречался, как выглядит и что сам делал?
Сергей отвечал обстоятельно, не упуская деталей, некоторые моменты старлей старательно записывал.
Допрос длился долго, часов шесть – семь. Сергей уже устал, некоторые вопросы Лебедев задавал по два-три раза. Потом старлей потер ладонями лицо:
– Устал я, не выспался. Интересного немца ты доставил. Только зря по башке так сильно ударил, сотрясение мозга у него.
– Я же его не из теплой постели взял – на акции. Могли и шлепнуть, он убегал.
– Знаю, он все рассказал. С ним еще работать и работать. Ладно, отдыхай пока.
– А сколько? В роту, к своим хочу.
– Нет в армии слова «хочу», куда пошлют, туда и пойдешь служить. Тем боле что от твоего прежнего взвода никого не осталось.
– Что, всех?! – Сергей был шокирован.
Старлей пожал плечами:
– Пчела так сказал.
– Мне бы переодеться в нашу форму, а то во вражеской стремно – я же у своих.
– Смотря кого ты считаешь своими. Сейчас обедать принесут.
Старлей ушел, а Сергей стал размышлять над его словами. Что имел в виду старлей? Намекал, что он предатель? Сергея вначале в холодный пот бросило от такого подозрения, но потом он успокоился. Никаких грехов он за собой не знал, а если и найдутся мнимые прегрешения, дальше штрафбата не пошлют. Ничего, и там люди выживают. Вот у них в разведроте сколько штрафников было? И все воевали достойно.
Лечь на нары было невозможно, на день их поднимали и приковывали к стене, и потому Сергей посидел на стуле, приколоченном к полу. Еще удивился – зачем? Уже после ему объяснили – чтобы арестованный этим стулом следователя не ударил, раньше такое бывало.
Солдат принес обед – суп, макароны по-флотски, хлеб и чай. Давненько Сергей супчика не ел. У партизан не до разносолов было, иногда проблемой было вообще хоть что-нибудь поесть.
Сергей пробовал заговорить с бойцом, и даже не о себе, а о положении на фронте, но солдат, имея на этот случай инструкции, в разговоры не вступал.
Три дня Сергей просидел в своей камере. Ни Лебедев, ни кто другой к нему не приходили. Тяжко было сидеть в одиночке, не зная своей судьбы, и Сергей уже проклинал тот час, когда он согласился остаться в отряде – служил бы себе в разведроте. Опасно, конечно, вон, весь взвод полег, но там он чувствовал себя относительно свободным человеком, уважаемым товарищами. А здесь он непонятно кто. Арестованный? Но дела нет, и обвинение ему не предъявили. Но он и не свободен, в комнате, как камере заперт.
На четвертый пришел Лебедев. Он был весел, наверное, хорошо отдохнул.
– Как самочувствие, сержант?
– Каким ему быть, если без вины в тюрьме сижу?
– Разве это тюрьма? Хотя в тюрьму или лагерь попасть можешь, есть такая перспектива.
– С какого перепугу? Нет на мне никакой вины!
– НКВД сведения получило, что ты был начальником сельской полиции.
– Начальником полиции был Савченко, а я Заремба. Товарищ старший лейтенант, отправьте меня назад, к себе в роту.
– В разведку тебе пока нельзя.
– Тогда просто в пехоту. Сил уже нет в четырех стенах взаперти сидеть.
– Думаю, сидеть тебе недолго осталось.
Лебедев попрощался и ушел.
Его «недолго» растянулось на неделю, которую Сергей промаялся в неизвестности.
Старлей пришел озабоченным.
– Заремба, ты же на бронепоезде служил?
– Так точно, машинистом «черного» паровоза был.
– Черного? Это как? Разве еще бывают белые? Ладно, ближе к делу. Мы отправляем тебя в строевую часть.
– Спасибо, – вырвалось у Сергея.
Старлей удивился: человека на передовую отправляют, а он благодарит.
– Однако решено тебя за линию фронта не посылать, так что ты идешь не в разведку. Будешь служить машинистом.
– На бронепоезде? – спросил Сергей.
– Почти. На Сталинградском направлении, в шестьсот восьмидесятой железнодорожной батарее. Давай красноармейскую книжку.
Сергей отдал документы.
– Жди.
– Переодеться бы мне.
– Само собой, всему свое время. – Старлей ушел.
Вернулся он вечером и протянул Сергею красноармейскую книжку.
– Нигде нет упоминания, что ты служил в разведке. И тебе советую язык за зубами держать. Служил ты на бронепоезде, потом госпиталь, как и было на самом деле, потом резервный полк. Тебя переоденут, получишь сухой паек на три дня. Вот предписание и проездные документы.
Старший лейтенант нажал кнопку под столешницей, и сразу явился уже знакомый Сергею боец.
– Переодень его и отведи на склад за сухпаем. На все про все – полчаса. Потом выведешь во двор, к машине.
– Так точно!
– Ну, Заремба, желаю тебе удачной службы!
На прощание старлей пожал Сергею руку.
Его переодели в поношенную, но чистую красноармейскую форму – даже немецкие сапоги сменили на наши кирзачи. Вручили пустой вещмешок. Затем боец отвел его на склад, где в «сидор» уложили сухой паек: две буханки черного хлеба, три пачки горохового концентрата, две «ржавые» селедки, банку американской консервированной колбасы, несколько кусков сахара рафинада и пачку махорки. Сергей не курил, но махорку взял – ее всегда можно было обменять на продукты или портянки.
А боец поторапливал:
– Машина ждет.
– Я бы и сам до вокзала добрался.
– А пропуск у тебя есть?
Довод оказался весомым. Вечером и в ночное время передвигаться по улицам можно было только при наличии пропуска или в составе воинской колонны.
Сергея довезли до вокзала, и водитель-старшина, предъявив удостоверение, проводил его на территорию вокзала.
– Только ты с вокзала ни ногой!.. Сцапают патрули, доставят в комендатуру – хлебнешь проблем.
Очередь у всех касс и воинских тоже была огромной.
Сергей вышел на перрон, откуда отправлялись поезда. Под посадкой были два пассажирских и один грузовой – теплушки, платформы с большими ящиками.
