Но все равно взгляд то и дело натыкался то на усталую женщину в оранжевой жилетке поверх дорогого делового костюма, старательно метущую улицу, то на ворох объявлений на столбе с одинаковыми просьбами – сообщить что-нибудь о судьбе такого-то.
На тротуарах то тут, то там сидел на расстеленных газетах народ, продававший всякую всячину, вероятно, остатки имущества, чудом вывезенного из Москвы, – одежду, посуду, книги (из-за непрерывных проблем с интернетом вернулась мода на бумажные издания).
Ну и военные патрули, как без них? За двадцать минут Антон насчитал их шесть – всех родов войск, от обычных мотострелков до летчиков.
Вот как раз сейчас еще один патруль, на этот раз морские пехотинцы (м-да), пытался урезонить нетрезвого гражданина. Тот, видимо, весьма крепко выпив, уселся на газон рядом с проезжей частью и жонглировал пустой водочной бутылкой. Старший патруля, невысокий и широкоплечий, почти квадратный сержант грубо выговаривал ему, но пьяный парень отмахивался и при этом целился бутылкой в проезжающие машины.
Антон подумал, что сейчас вояки начнут поднимать нарушителя с земли или вызовут наряд. Но все произошло совсем по-другому…
Не изменившись в лице, сержант врезал хулигану ногой в живот, так что тот опрокинулся на спину, тут же свернувшись в клубок. Широко открытый рот на вмиг посеревшем лице беспомощно хватал воздух. Из кармана вывалился дорогой швейцарский раскладной нож с красной колодочкой, украшенной белым крестом.
Двое подчиненных сержанта больно пнули беспомощную жертву по почкам.
– Ну что, будем порядки нарушать и водку пьянствовать? – с издевательской гримасой гаркнул сержант, наклонившись над стонущим парнем. – Скажи спасибо, что легко отделался! Блин, рыпнулся бы ты на меня с этим своим ножиком, я б тебя тут же и пристрелил с чистой совестью!..
Ученый отметил, что глаза у всех троих бойцов покрасневшие и обведенные темными кругами (видно, гоняют парней безбожно), и двинулся дальше, вспоминая вчерашний день.
* * *
…Увидев заснувшую прямо в коридоре девушку, тетя Валя не стала задавать лишних вопросов, а быстро притащила из комнаты свернутый матрас, после чего они с Антоном осторожно перетащили Киру на него – та никак не реагировала. При этом из-за пазухи девушки выпала «Беретта», но тетушка отреагировала на оружие лишь слегка удивленным движением брови.
Дальше он, повинуясь короткой команде тети, разул спутницу – все это время Кира была недвижима, лишь биение пульса на шее выдавало, что она жива.
И лишь затем Валентина Алексеевна жестом пригласила племянника на кухню.
– Антоша, мальчик мой, – понизив голос, начала тетка и пододвинула ему тарелку борща. – Я ни о чем не спрашиваю, но мне кажется, что будет лучше, если ты расскажешь всю правду. Может быть, я смогу чем-то быть тебе полезной? Или… вам?
– Мне помощь не нужна, – произнес Арсеньев, приступив к трапезе. – Но вот Кире ты действительно можешь помочь, и не только одной ей…
Выслушав его, тетушка лишь вздохнула.
– Не знаю, правильно ли ты поступил, что обнадежил девочку… Конечно, мы с Виктором в неплохих отношениях, но ты же знаешь, что сейчас за военными решающий голос. И этот последний указ пропихнули именно военные, они даже и не скрывают.
– Это какой же? – напрягся Антон. – Что еще выдумали наши «сапоги»?
– Ты что, телевизор не смотришь? – Валентина Алексеевна даже немного рассердилась.
– Теть Валь, я только сегодня оттуда! – хмыкнул биолог. – Там с тиви проблемы, даже Останкинской башни уже нет, точнее, лежит она, сердечная, на земле во все свои полкилометра – выворотило вместе с фундаментом!
– Ах да, прости! – вздохнула родственница. – Пять дней тому… Ну да, семнадцатого. Указ объявили о дополнительных мерах по укреплению режима изоляции. Всех, кто провел в Зоне больше двух месяцев, предписано направлять в карантинную службу и для прохождения проверки в изоляционных лагерях. А кто уже вышел, но под него подпадает, тому самому прийти, своими ногами… – с кривой усмешкой закончила она. – За неисполнение – ответственность, в том числе и уголовная. За несообщение о фактах нарушения и пособничество – тоже вплоть до уголовной.
Тетя Валя печально улыбнулась.
Арсеньев так и застыл с ложкой в руке. Вот оно как. И что теперь делать?!
– Антоша, – поспешила успокоить его Валентина Алексеевна. – Не знаю уж как, но помочь я помогу. Но для начала – пусть девочка пока поживет у меня, мне судом грозить бесполезно. Кое-какие личные заслуги перед этим государством у меня есть. Ты же помнишь, я в Чернобыль двадцать девятого апреля восемьдесят шестого года прилетела – среди первых ликвидаторов. Звезду мне сам Горбачев вручал, чтоб ему… Так что ешь давай и иди спокойно домой, а я уж что-нибудь придумаю!..
* * *
…Ему осталось пройти до ЦАЯ два квартала. Он свернул на улицу Широкую и замер.
Тут располагался знаменитый в Калуге и за ее пределами Свято-Лаврентьевский монастырь. Он и сейчас никуда не делся, но вот только оказался в плотной осаде. Толпа в несколько сотен человек обступила монастырское подворье, потрясая палками и плакатами, и что-то выкрикивала вразнобой.
Что еще больше удивило и напугало биолога – на расположившемся рядом с подворьем недостроенном корпусе несколько крепких мужчин в рясах стояли с кирпичами в руках, словно готовясь отражать штурм.
Антон невольно подошел поближе, присоединившись к группе зевак, ставших поодаль в тупичке, образованном тремя домами и оградой. Те в происходящем действе участия не принимали, но внимательно смотрели.
Арсеньев было решил, что не иначе это беженцы требуют отдать им для поселения монастырь. Прокатилось по России такое поветрие – мол, пусть церковь страждущим поможет и вообще – раскошелится…
Но быстро понял, что ошибся. В толпе, наверное, имелись и бывшие москвичи, но в целом публика собралась самая разная – от молодых ребят с майками «Наш дом – Калуга» из местной молодежной организации до, судя по сапогам и ватникам, жителей окрестных деревень.
Толпа клубилась, гомоня и топоча. Одни бесновались, выкрикивая какие-то речевки, другие с остановившимся взором гугнили молитвы. Девки с невероятным кричащим макияжем извивались под безумную музыку из переносной магнитолы. Над ордой колыхались плакаты с наскоро намалеванными лозунгами: «Сокрушим гнездо тьмы дотла!», «Иисус вам не простит!», «Отдайте то, что вам не принадлежит!».
Какие-то типы сорвали с фасада растяжку с названием монастыря, подожгли ее и танцевали вокруг костра…
Биолог недоуменно помотал головой. Не будучи коренным жителем Калуги, он все же знал, что Лаврентьевская обитель, названная в честь святого Лаврентия Калужского, – старейший монастырь в округе, существующий со времен Ивана Грозного. В 1610 году в стенах обители укрылся Лжедмитрий II, бежавший в Калугу из Тушинского лагеря. В октябре 1617 года около монастыря произошло сражение русских войск под командованием князя Пожарского с армией польского короля Сигизмунда III, и тогда обитель была разорена. Потом она захудала, а при советской власти была то школой, то тюрьмой, то больницей и, наконец, на исходе XX века вновь стала святым местом.
