— Завидуешь? — осведомился тот. — Все девки мои теперь.
— Проверял уже?
— И проверять незачем, и так знаю. А ты что вдруг присоединиться решил?
— Тебя охранять, чтобы снова не подстрелили или не побили, скажем, — вроде как вполне серьезно ответил Василь. — А вообще как сейчас? — спросил он чуть серьезней.
— Да нормально, так, зацепило просто, — отмахнулся Байкин. — Рад тебя видеть, к слову.
Мы, сняв шляпы, повесили их на крючки на стене, а я еще и рубаху пониже расстегнул — жарковато было в кабаке. Дождь, а жара никуда не делась, так что еще и душно сегодня. Очень душно, тут же джунгли вокруг.
— Василь, а ты про Криворукого что сказать можешь? — вернулся я к начатому раньше разговору.
— Криворукий — человек темный. Где какая грязь — там и он, чисто свинья, — скрестив руки на груди, заговорил Василь. — Но не попадался пока ни на чем всерьез. Драки организует, держит кабак…
— Это который?
— А «Дурная рыба», знаешь такой?
— Знаю. Как не знать, — кивнул я.
Действительно, как забудешь кабак, из которого я тогда Игнатия забирал и в котором Фому впервые встретил. Да, верно, Криворукий на драку с Павлом, ныне покойным, там деньги собирал.
— А тех молодцов, что застрелили объездчиков в тюрьме, откуда забирали? — уточнил я уже на всякий случай.
— Из «Дурной рыбы» и забирали, — чуть задумчиво, вроде как впервые задержавшись мыслью на таком факте, сказал Василь. — Оттуда, да. За драку. Друг с другом дрались, а когда объездчики за ними пришли, они уже успокоились.
— А кто вызвал объездчиков?
— Да от Криворукого прибежали, насколько я помню.
— А до этого от него часто прибегали?
Василь задумался, потом покачал головой, сказав:
— Да не слишком. Пожалуй, что и никогда.
Вот так. Уже интересно. С чего это вдруг Криворукий любовью к закону воспылал? Ладно, а вот еще такой вопрос:
— Василь, а помнишь тех брата с сестрой, которых за скупку краденого клеймили и продали, толстых таких, имен не помню… — вспомнил я день своего первого появления в Новой Фактории.
— Анастасий с Раисой, верно, Копытины фамилия, — сразу сообразил он, о ком идет речь. — Было такое.
— А они чем занимались тогда? Где скупали? И у кого?
— Да там же, на Кривой улице у них ломбард был, у пьяных всякое в залог брали.
— И на чем погорели?
— Вещь у них опознали. — Василь подался вперед, положив локти на стол. — Анастасий еще и с племенами торговал, вот и сменял у них по дешевке что-то… не вспомню сейчас даже, как бы не часы. — Он задумался, потом кивнул в знак согласия с самим собой. — Точно, часы. А часы те оказались с курьера пропавшего, который на серебряный прииск ездил. А закон ведь какой: если не дикарскую вещь у дикаря выменял — сперва покажи нам, может, в списках она у нас. Не сделал так — уже преступление, а если вещь с убитого, то тогда… ты сам видел дальше. И продавал он не открыто, а из-под прилавка, знал, что вещица того…
— А как попался? — продолжал я любопытствовать.
— А мы иногда морячков, которые на мелких безобразиях попались, вместо штрафа подсылаем по сомнительным местам попросить всякого, — усмехнулся он. — Раз пять мы к Анастасию подсылали — и ничего, он осторожный, но в тот день сестра его за прилавком была, а жадная она — страсть. Ну и предложила ему часы втихаря, а тот их нам принес. Мы проверили, а там работа штучная, номерная. И у семьи курьера до сих пор счет сохранился, как раз с номером. Ну а дальше все понятно, так?
— А про Фому болтали, что он вроде тоже в дела с племенами вовлечен был, так?
— Верно. Но доказательств никаких не было. Разве что при том походе мы понадеялись на то, что удастся что-то доказать.
Буфетчик с подносом подошел к столу, выставил перед нами по кружке и затем все обновил — миски с «шелухой», орешками и прочим, что тут с пивом любят употребить. Пиво было прохладным и вкусным, я чуть не треть кружки залпом в себя залил поначалу.
— А что докажешь-то? — спросил я. — По-честному если, то мы их просто на дороге остановили. И ничего предосудительного при них не нашли, так?
— Не так. — Василь тоже хорошо приложился к кружке, потом вытер ладонью усы с бородой. — Взяли при них расписку от турок, подписанную бывшим капитаном твоей яхты. Так что этого уже достаточно было. А когда тому молодому, что они при побеге убили, расписку показали и сказали, что этого уже достаточно для того, чтобы его бить начать, а потом и под клеймо подвести, он с перепугу рассказывать начал. — Василь еще хорошо хлебнул пива с видимым удовольствием. — Плохо то, что в городе он никого не знал, Фома его ни с кем не знакомил. А вот на Фому показал много, мы его уже как живого на каторге воображали. С турками дело имел, контрабандой занимался, помогал тем торговать с племенами, и еще ходил куда-то дальше по берегу, с другими племенами общался.
Вот как. С другими племенами. Не с теми ли, что на краю джунглей и степи живут, у которых лошадей можно взять? Думаю, что и там без Фомы не обошлось.
— Василь, а вот яхта та самая, на которой они ушли…
— «Белая птица»?
— Ага, она самая. Она раньше сюда заходила? И с каким грузом обычно?
— Заходила постоянно, с сахаром и ценным деревом, но так экипаж замечен ни в чем не был. Ходили на Кривую пить, в бордели, пару раз дрались… до штрафов. — Он уставил глаза в потолок, вроде как силясь что-то припомнить, но не припомнил. — Нет, ничего такого не было.
— А с чем яхта ходила?
Василь задумался, хмыкнул, потом сказал:
— А не помню я, не занимался их делом. Это надо бы завтра уточнить. Можем вместе сходить, если хочешь.
— Давай сходим, только не с самого утра, у меня дела еще есть. В час, например? — предложил я.
— Я тогда в час в форт приду, там тебя дождусь.
— Лады.
Пьянка по ходу дела начала разворачиваться во всю ширь, стало еще шумней, пустые кружки со стола едва успевали оттаскивать. Я еще подумал о том, что хорошо, что крепкие напитки здесь только в дешевых рюмочных принято подавать, для тех, кто вроде как сам себя опускает на самую нижнюю ступень лестницы. А вот в кабаках получше кроме пива, сидра да сухого вина и нет ничего. Есть еще что-то вроде коньяку, да подавать в кабаках его не принято, только в бутылках продают, в лавках, и стоит немало. Не то чтобы пивом надраться нельзя, но все же это куда труднее, чем водкой, например. Пиво по большому счету для питья с удовольствием создано, а вот та же водка — исключительно чтобы нажраться.
Чуть позже пришел Платон, сел рядом и тоже чиниться не стал, пил наравне со всеми. Вообще наш Паганель чем дальше, тем больше убеждал в том, что мужик он серьезный, какого любая ватага и любой экипаж с радостью бы заманил.
