Распутывание лески не заняло много времени. Через некоторое время все было готово. Голова очень болит, но это ничего. Скоро мне станет значительно лучше, ха-ха!
Впереди замелькал свет. Кто это? Клим? Или кто-то ищет нас с фонарями? Ха-ха!
Я люблю тебя.
Эллиона.
Кто бы ты ни была, мы с тобой всегда будем вместе, и даже смерть не разлучит нас. Свет стал ослепительным. Вместе с ним пришел пронизывающий холод.
Молодой человек даже не понял, как его тело было разорвано надвое, словно лист бумаги.
* * *
Я проснулся оттого, что меня теребила за разорванную штанину Ольга. Застонав, я сел и стал протирать глаза. Море было тихим и кротким, солнечный диск только-только выглядывал из-за зазубренных верхушек гор, освещая нас золотом. Собственно, я и не спал. Провалился в забытье, вырубился, потерял сознание — да, но не спал.
Третий день в пути. Последний день.
Небо, уродливо-лиловое, точно кровоподтек, горело от ранней утренней зари. Я чувствовал, что сил почти не осталось, организм обезвожен. Руки судорожно дергаются, как у марионетки, которой управляет пьяный кукольник. Опухоль на той, в которую впилась змея, немного спала, но продолжала болеть. Сломанная в аварии нога ныла, ступня распухла настолько, что ботинок снять невозможно.
Ольга выглядит не лучше. Оставшаяся кроссовка того и гляди развалится. Она остервенело прижимает к груди какую-то истрепанную грязную тетрадь. Что это, стихи? Или дневник? Жаль, я не умею писать романы.
Воды осталось чуть-чуть. Нож я так и не нашел.
Вчера, после смерти Дианы, со мной вновь произошло это. Так сказала Ольга. Где Вит и что я с ним сделал, я не знаю и боюсь узнать.
Когда я пришел в себя, было уже темно. Мы с Ольгой прошли несколько метров вперед от этого страшного места, от этих петель, от мертвого тела Ди, которое после смерти выглядело как прежде, это была та девушка, которую я всегда знал, которую (любил) всегда хотел, но эти мягкие, слегка надутые, словно обиженные губки, да, я так обожал их ласкать языком, я хочу, я люблю…
Я не стал ее хоронить, а просто закидал ветками.
Темень была хоть глаза выколи (ха-ха-ха), и мы решили остаться. У нас оставалось четыре спички. Разжигая костер, я сломал две. Смешно, но огонь совсем не согревал нас. Тем не менее ночь прошла спокойно. В этот раз она не приходила.
Итак, мы встали и потащились дальше. Серая пелена застилала глаза, хотелось умереть и забыть весь этот кошмар, но никто и никогда не заставит забыть меня все…
Там вас ждет темнота.
Мы — избранные.
Мой мозг, казалось, плыл надо мной, как огромный воздушный шар на параде в майские праздники. Нам нужно идти — идти, шагать, хромать, ковылять, шаркать… Ползти.
И мы шли. Шагали…
— Ты… Ты думаешь, для нас было бы лучше всем повеситься? — проскрежетала Ольга.
— Теперь думаю, что да, — ответил я.
Часов не было, но я прикинул, что было уже примерно семь утра. Солнце стало припекать. Этот день был самым жарким из всех, что мы прожили в здешних местах.
* * *
Две умирающие фигурки упрямо продвигались вперед.
До Соловков оставалось чуть больше километра.
Соловки. Время 7:06
Савелий смотрел на дорогу. Морской бриз взлохматил его густые волосы. Григорий Завьялов сидел рядом на перевернутой кверху дном разбитой лодке, в его желтых от никотина пальцах дымилась сигарета.
Вчера, после того, как они вернулись в Апрелевку (нужно было завезти в морг обнаруженное в море тело рыбака), он доложил начальнику и связался с майором Зеленским. Последний сказал, что дело чрезвычайно важное и секретное, проинформировано УФСБ края, к месту направлено подразделение «Л», о котором Савелию и слышать-то не доводилось.
Чтобы быть до конца уверенным, он все-таки сравнил обнаруженный в море труп мужчины с фотографией, которую ему принесла жена пропавшего супруга. Последние сомнения развеялись — это был он.
Проклиная себя в душе (и почему именно он должен сообщать родственникам такие известия?!), он заехал к Середняковой, чтобы сказать ей скорбную весть. Побелевшая как мел женщина убито молчала. Савелий поспешно вышел, слыша за спиной сдавленный плач.
Но что вконец убило Савелия, так это указание его начальника вместе с Завьяловым вернуться в Соловки и произвести опросы местных жителей. На справедливое замечание Савелия, что уже десятый час вечера, тот нетерпеливо отмахнулся и сказал, что он должен остаться там. «Переночуешь у Завьялова, потом получишь отгул», — добавил начальник.
Всю ночь Савелий провел с участковым на тесной обшарпанной кухоньке с керосиновой лампой за внушительных размеров бутылью с мутным самогоном. Жена Завьялова уехала на вечернем автобусе в Новороссийск к матери, и мужчины остались одни. Закусывая огненный напиток шматами сала и хрустящими огурцами, Завьялов рассказал Савелию, что, в принципе, опрашивать-то в Соловках некого.
— Тут от силы человек двадцать живут. Все в город подались. Так что не дергайся, а давай наливай. Да не тряси ты рукой, больше прольешь… Мне ли тебя учить? Напишешь рапорт, что, мол, то да се, в ходе устных бесед установлено, что жители поселка интересующей информацией не располагают…
Когда уже совсем стемнело, Завьялов поскучнел и замолчал. Через некоторое время он, глядя на Савелия покрасневшими глазами, сказал:
— Я бы и сам сорвался отсюда. Только кому я нужен, проработавший всю жизнь участковым?
Некоторое время они молчали. Завьялов налил стакан самогона и убрал под стол опорожненную наполовину бутыль.
— Это на завтра, — пояснил он. — А то тебя начальство взгреет за выхлопы.
Они чокнулись, выпили.
— Эта Красная Щель… нехорошее место, — вдруг сказал Завьялов.
Савелий вопросительно посмотрел на него, тот продолжал:
— Однажды я возвращался с Тамани. Был уже вечер. Проезжая Красную Щель, я увидел свет в лесу. Это был не костер, не фонарь, не прожектор. Это были зеленые огни, какие-то размытые. Размером они были похожи… — он на секунду задумался. — На футбольные мячи. И они словно плавали среди ветвей… Потом я услышал вой… — Завьялов сгорбился и опасливо покосился в темное окно.
— Ну и что? Тут полно шакалов. А огни могли и показаться, — стараясь, чтобы его голос звучал беззаботно, ответил Савелий, хотя у него по спине пробежал прохладный ручеек. Перед лицом замаячил страшный круг из змей и злобно каркающие вороны.
— Нет! — затряс головой участковый. — Я вырос в этих местах и уж знаю, как воют шакалы. Это было что-то другое. Другое… — Завьялов понизил голос. — Так кричит человек, которому очень больно. — Он вздохнул и отставил в сторону пустой стакан. — В ту ночь мне снились кошмары…
