– Я не знаю. Полагаю, потому, что я всего лишь человек. Нет, Дамарис, не будем углубляться в эту тему. Я хотел лишь узнать, есть ли у вас хоть какая-то альтернатива Рэндэллу и желаете ли вы, чтобы у вас появилась такая альтернатива. Не... не беспокойтесь. Мы с вами поговорим об этом завтра утром, до того, как вы уедете.
– Но почему не сегодня?
– У меня есть на то причины, которые я нахожу необходимыми и достаточными, – вежливо ответил он.
Это было уже слишком. Я почувствовала, что теряю самообладание.
– У вас есть причины – у вас, – и так всегда. Вы когда-нибудь думали о ком-то, кроме себя самого? Неужели другие люди – лишь предметы, пешки, которые можно передвигать, согласно вашим капризам?
Он обернулся, протянув ко мне руку:
– Дамарис, пожалуйста... не надо...
– “Пожалуйста, не надо”! – Я беспощадно передразнила его. – Почему бы вам не продолжить, не сказать, что вы на самом деле думаете? Во всяком случае, я скажу. Вы кое-что для меня приготовили? Вы не лучше Рэндэлла – переставляете меня, словно предмет мебели, или лошадь, или... я ненавижу вас обоих! О господи, если бы я только была мужчиной и могла... могла...
– Этого желания, моя дорогая, я разделить не могу, – произнес Гэвин, и я неожиданно поняла, что за дрожь искажала его голос. Он смеялся.
И тут я расплакалась, но это были слезы ярости, и, когда Гэвин заключил меня в объятия, я попыталась его укусить. Он закрыл мой рот своими губами – от этого поцелуя потекла кровь; он ухватил мои руки, которыми я размахивала, молотя его куда попало, и сложил их у меня на груди. И даже тогда, когда я билась в ярости, и боролась, и корчилась от боли, какая-то потаённая, бесстыдная часть меня наслаждалась этой борьбой и тем, как он покорил меня, подчиняя себе мое тело и мою волю.
Когда он наконец поднял голову, я лежала у него на груди, измученная и дрожащая, и, когда мое шумное, причиняющее боль дыхание успокоилось, я смогла услышать, как он несвязно шепчет мне в волосы:
– Ты хотела бы быть мужчиной, правда? Это была бы утрата – ужасная утрата. Ты позволяла кузену Рэндэллу целовать тебя так? Надеюсь, нет. Это бесстыдство – так себя вести, Дама-рис... Дамарис?
И я ответила, но не на словах. Несколько мгновений наша беседа была слишком хаотична, чтобы о ней можно было рассказать.
Наконец я высвободилась и, переводя дух, спросила:
– Теперь вы убеждены, что вам нечего беспокоиться о Рэндэлле?
– Должен бы. – Он мягко рассмеялся. – Но мужчины, Дамарис, – это неразумные животные. Стоит мне подумать о том, что ты с Рэндэллом завтра окажешься вдвоем в карете – о небо, я готов собственными руками привязать этого парня к лошади.
Ветер становился все холоднее, я чувствовала это, несмотря на защищающий круг его горячих объятий.
– В карете, – нерешительно повторила я. – Но... вы же не собираетесь отослать меня... только не завтра...
– Ты должна ехать. Именно завтра. – Его губы коснулись моих – легко словно ветер.
Холод охватил меня – он был не только в воздухе, он пронзил меня изнутри. Я попыталась оттолкнуть его.
– В таком случае... вы просто со мной играете. Вы собираетесь жениться на ней.
Он оказывал сопротивление моим попыткам вырваться. Но при этих словах его объятия ослабли.
– Жениться... на ней? О боже, Дамарис, что ты говоришь?
– Я это знала, – произнесла я, глядя ему в лицо, на котором ясно читалось отвращение. – Знала, что между вами что-то было. Что за власть у нее над вами, Гэвин? Почему вы отдали ей брошь?
Луна спряталась за темными верхушками деревьев. Было холодно и одиноко; мертвый, посеребренный мир. На его лице пятнами проступила бледность. Я следила за игрой чувств на этом лице и видела, как наконец оно исказилось в мучительной и бесплодной усмешке.
Его руки упали с моих плеч, и он со стоном отвернулся.
– Дамарис, я дал ей брошь, но ты не должна задавать вопросов.
– Это из-за вашей жены?
– Моя жена, – тусклым голосом повторил он. – Ты тоже так думаешь, Дамарис? Что я убил ее?
– Нет, нет! Вы не могли такого сделать.
– Но если сделал? – Его голос был очень спокойным. – Что ты чувствуешь ко мне теперь?
– Не имеет значения, что вы делаете, – сказала я, зная, что говорю абсолютную правду, – или что вы сделали. Я буду любить вас до того дня, как сойду в могилу.
Он глотнул воздуха, перевел дух.
– В таком случае верь мне – хотя бы немного. Это долго не протянется, клянусь; и тогда...
Он остановился, глядя куда-то мимо меня – туда, где темнели сосны. Ночь больше не была прекрасна. Завеса облаков скрыла луну, ветер стал пронзительно-холодным. Я дрожала, даже укутавшись в шаль. А потом я увидела то, что уже видел Гэвин: тень, которая медленно надвигалась на нас из черной тени сосен.
Гэвин перепрыгнул через низкую балюстраду и бросился к спотыкающейся фигуре. Фигура тоже прибавила ходу, и, когда луна наконец вышла из-за облаков, я увидела пошатывающегося Иана, хозяйского грума.
Я подняла юбки и побежала по ступенькам к дальнему концу террасы. Когда я добралась до них, Иан в изнеможении повалился на землю. Гэвин склонился рядом с ним, поддерживая его за плечо. Широкая грудь Иана вздымалась, словно у загнанной лошади. Вдоль его лица с одной стороны была видна длинная темная полоса, похожая на шрам. Я вгляделась и убедилась, что то была засохшая кровь.
Когда я подошла, глаза грума были закрыты, но когда я упала рядом с ним на колени, он с усилием открыл их и схватился за руку, которая его поддерживала.
– Мисс Аннабель, – выдохнул он, с трудом переводя дыхание. – Они... забрали ее!
Глава 11
Я достала платок и вытерла лицо Иана. Пот тек по нему ручьями, несмотря на пронзительный холод ночи.
– Кто забрал ее? – спросила я.
– Тот, кого они называют... сэр Эндрю. Мерзавец... выпустил лошадей. Дональд... был подкуплен.
– Но... – Я попыталась собрать разбегающиеся мысли. – Но сэр Эндрю здесь.
– Вы давно его видели? – Гэвин заговорил в первый раз за все время. Его голос был спокоен, но его лицо заставило меня отшатнуться. – Нет, я думаю, что он уехал сразу же после первого танца. Иан, парень, я должен узнать немного больше. Дыши глубоко, как только можешь. Мисс Аннабель уехала с ним по своей воле? Но как? Мы забрали карету, а она...
Иан вцепился в его рукав:
– Она ходит, хозяин. Он усадил ее на лошадь, и они ускакали.
И тут я вспомнила все, и эти воспоминания наполнили меня стыдом и сожалениями.
