Без пяти минут два Гэн сел, словно по будильнику. Он встал, посмотрел на своего работодателя, и вместе они пересекли гостиную, мягко ступая между своими спящими товарищами и друзьями. Вот здесь аргентинцы. Здесь португальцы. Немцы поместились рядом с итальянцами. Русские устроились в столовой. Вот Като, его замечательные руки сложены на груди, пальцы во сне едва заметно вздрагивают, как у собаки, которой снится Шуберт. Вот священник, спит на боку, подложив ладони под щеку. Среди заложников распростерлись несколько солдат, как будто сон был машиной, задавившей их насмерть: шеи свернуты набок, рты безобразно раскрыты, винтовки вывалились из разжатых ладоней.
В коридорчике Кармен уже ждала, как и предсказывал Гэн, ее волосы были заплетены в косичку, ноги босые. Она быстро взглянула на Гэна, дотронулась вместо слов до его плеча, и между ними троими все стало ясно. Ждать не имело смысла: долгое ожидание могло все испортить. Кармен предпочла бы сейчас оказаться в посудной кладовке, положить ноги Гэну на колени, вслух читать параграф, который он для нее приготовил, но она уже сделала свой выбор. Она согласилась. Она прочла короткую молитву святой, которая ей больше не помогала, и перекрестилась так быстро, как колибри порхает по цветкам. Затем она повернулась и направилась в холл, господин Осокава молча последовал за ней. Гэн наблюдал, как они удаляются, теряясь в догадках, чем все это может кончиться.
Когда они подошли к лестнице, узкой и шаткой, предназначенной только для слуг, Кармен обернулась и взглянула на господина Осокаву. Затем она нагнулась и дотронулась до его колена, потом дотронулась до своего и сдвинула ноги вместе. Когда она выпрямилась, он кивнул ей в знак понимания. Стояла кромешная тьма, но на лестнице было еще темнее. Все ее молитвы были напрасны. Она старалась верить, что это только урок, необходимое испытание, но, если их поймают, она уже навеки не останется в одиночестве.
Теперь господин Осокава видел только едва различимый абрис ее узкой спины. Он старался делать то, что она ему сказала, ставить свою ногу точно туда же, куда ставила она, след в след, но при этом не забывал, насколько ее нога меньше. За время своего заключения он несколько похудел и теперь, пробираясь по лестнице, радовался каждому потерянному фунту. Он затаил дыхание и весь обратился в слух. И правда, в доме стояла абсолютная тишина. Еще ни разу в жизни он не сталкивался с таким полным отсутствием звуков. За месяцы, проведенные в этом доме, он ни разу не пользовался лестницей, и теперь сам факт подъема казался ему смелым и опасным. Как он был прав, когда решился на этот поступок! Как он счастлив, что не упустил свой шанс и не побоялся рискнуть! Когда они добрались до вершины, Кармен толкнула дверь кончиками пальцев, и на ее лицо тут же упал слабый свет – доказательство того, что одна часть пути уже пройдена. Она обернулась и улыбнулась господину Осокаве. «Очень красивая девушка», – подумал он. Почти такая же красивая, как его собственная дочь.
По узкому проходу они прошли в комнату няни. Когда они открыли туда дверь, послышался как будто какой-то очень слабый скулеж или хныканье. Они остановились как вкопанные, потому что звук шел от двери. Но самое страшное было то, что в кровати кто-то спал! Такое случалось нечасто. У девушки, присматривающей за детьми, действительно была очень удобная кровать, самая удобная в доме, но в ней спали очень редко, и вот сегодня ночью как раз такое случилось. Кармен подняла руку, призывая господина Осокаву немного подождать, чтобы в комнате забыли о произведенном дверью звуке. Она слышала биение своего сердца так отчетливо, как будто держала его в руках. Кармен перевела дыхание и подождала, потом, не оборачиваясь, кивнула головой и сделала один шаг вперед. Конечно, их задача стала теперь более трудной, но не невозможной. Ее все равно нельзя сравнить с проникновением в дом через вентиляционные ходы. Она и в другие ночи обнаруживала в этой кровати спящих людей.
Сейчас там спала Беатрис. Она улеглась спать в середине ночного дежурства. Все так делали. И Кармен тоже. Никто не мог выдержать без сна столько времени. Сержио, очевидно, тоже спал где-нибудь в другой комнате, сломленный сознанием своей виновности и необоримым, тяжелым сном. Беатрис спала без одеяла, и ее башмаки лежали прямо на простыне. Свою винтовку она баюкала во сне, как дитя. Господин Осокава пытался двигаться вперед, но был слишком испуган. Он закрыл глаза и подумал о Роксане Косс, о своей любви, даже попытался сотворить молитву любви. А когда он открыл глаза, Беатрис уже сидела на кровати: едва сев, она свою винтовку с быстротой молнии направила на него. Но не менее стремительной была реакция Кармен: она встала между господином Осокавой и дулом винтовки. Позже господин Осокава мог с уверенностью утверждать только две вещи: что Беатрис направила на него винтовку и что Кармен закрыла его от этой винтовки собой. Она подошла к Беатрис, которая должна была считаться ее подругой просто потому, что была второй девчонкой в целом отряде мужчин, она сгребла ее и крепко сжала, направив дуло винтовки в потолок.
– Что ты делаешь? – прошипела Беатрис. – Отвяжись от меня!
Но Кармен продолжала ее держать. Она навалилась на нее, сама не своя от испуга и какого-то странного облегчения оттого, что ее застукали.
– Никому не говори! – прошептала она в ухо Беатрис.
– Это ты привела его наверх? Ну, тебе за это устроят! – Кармен оказалась гораздо сильнее, чем думала Беатрис. А может быть, это оттого, что Беатрис слишком глубоко спала. Заснула на дежурстве – может быть, Кармен собирается ее выдать?
– Ш-ш-ш, – сказала Кармен. Она зарылась носом в распущенные волосы подруги и держала ее необыкновенно крепко. На секунду она совсем забыла о господине Осокаве – остались только они с Беатрис и этот неожиданный кошмар. Она ощущала тепло еще не до конца проснувшейся Беатрис и холодный металл винтовки. Она не собиралась просить о помощи, но тут услышала волшебный голос святой Розы Лимской, говорившей ей:
– Скажи правду!
– Он влюблен в оперную певицу, – сказала Кармен. Ей уже было не до соблюдения тайн. Она помышляла только о том, чтобы довести задуманное дело до конца. – Они хотят побыть наедине.
– Тебя убьют за это! – прошептала Беатрис, хотя на самом деле не думала, что такое возможно.
– Помоги мне! – попросила Кармен. Она собиралась обратиться с этой мольбой к своей святой, но слова сами собой слетели у нее с языка от отчаяния. Беатрис минуту подумала. Она вспомнила голос священника. Он ее простил. Он велел ей быть доброй. Она подумала о своих собственных грехах и о представившейся возможности простить чужие грехи. Она подняла – насколько было возможно в ее положении – руку и опустила ее на спину Кармен.
– А она его любит? – спросила Беатрис.
– Я должна вернуться за ними через два часа.
Беатрис пошевелилась в объятиях Кармен, и на этот раз Кармен ее отпустила. В темноте она едва узнавала лицо Кармен. Она даже не была уверена, что за ее спиной стоял господин Осокава. Это он учил ее определять по часам время. Он всегда ей улыбался. А однажды, когда они одновременно подошли к кухонной двери, он ей поклонился, пропустил вперед. Беатрис закрыла глаза, пытаясь увидеть в темноте груду своих собственных грехов.
