Как гласили легенды Коринфской школы, первая Никарета очень любила роскошные сандалии, украшенные разноцветными каменьями. Поэтому наставницы всегда чествовали ее память тем, что к самой скромной одежде надевали только яркие, искусно разукрашенные сандалии. Они единственные оживляли их несколько унылый белоснежный наряд!
Взгляды зрителей-знатоков, которые уже высмотрели среди аулетрид своих будущих пассий, были устремлены на лица милых их сердцам девушек. Ага — вот Аглея, Лаис, Дианта, Хеба, Юдоксия, Майя, Клития, Филлис и все прочие… Но тут в рядах поклонников смуглой и острой на язык фессалийки Мауры вспыхнуло беспокойство: ее не оказалось среди других! Однако когда девушки начали отвечать и зазвучали их голоса, обожатели Мауры успокоились: она все-таки на месте, однако была почти неузнаваема в белокуром парике.
Сначала это показалось ужасным, однако Маура всегда славилась на выдумки, так что парик скоро был признан остреньким, как моченый перчик, привезенный с Кипра и добавленный в сувлаки из штаподи
[34]
, которыми славится коринфская кухня.
Однако те, кому нравились Гелиодора и коринфянка Элисса, напрасно пытались найти их среди девушек.
От испытания аулетриду могли отстранить только в случае самой серьезной провинности. Что же могли совершить Гелиодора и Элисса, которые считались образцом послушания в Коринфской школе?
Об этом можно было только гадать…
Началось испытание. Состояло оно в том, что каждая наставница поочередно задавала вопрос из той области знаний, которые она преподавала. Девушки, готовые отвечать, должны были поднимать руку, а тем, кто не знал ответа, следовало прикрыть лицо краем хламиды.
Как обычно, первыми задавала вопросы по теологии верховная жрица и начальница школы Никарета, потом настала очередь Бавкиды, затем выступила вперед Аглая, которая обучала аулетрид готовить возбуждающие блюда и напитки, затем Анита Тегейская, мастерица стихосложения…
Колдунья Кирилла отсутствовала. Впрочем, все коринфяне знали, что бывшей пифией иногда овладевает вещий сон, к этому относились с большим уважением… И все чаще слышался шепот: мол, Кирилла, честно говоря, ничего не потеряла, пропустив эти испытания!
Старожилы помнили, как весело проходили эти испытания в былые времена. Но сейчас они знай недоумевающе и разочарованно пожимали плечами: девушки отвечали так скучно и неуверенно!
Маура почти все время простояла, прикрывая лицо краем хламиды в знак того, что она не знает ответов, а Лаис, первая красавица и надежда школы, отвечала невпопад и все озиралась по сторонам, будто искала кого-то.
Впрочем, общее мнение решило, что Лаис просто ждет подсказки от кого-то из своих многочисленных почитателей.
Однако они были не на шутку разочарованы!
Даже когда из толпы зрителей раздавались эти подсказки, Лаис не обращала на них внимания. А уж ее импровизация вообще не удалась — вышла неуклюжей и нескладной.
— Зазналась девчонка! — перешептывались зрители. — Возомнила себя мечтой всего Коринфа! Что и говорить, она спасла наш храм Афродиты от позора, но ведь это было в прошлом году! Только воин, потерявший в сражении руку или ногу, может жить былыми достижениями. Женщине, которая избрала для себя стезю гетеры, нужно быть очаровательной всегда, каждый день!
Те, кто стоял в передних рядах, откровенно зевали, но, подпираемые сзади толпой, не могли уйти и втихомолку завидовали тем, кто стоял сзади, ибо они уже начали расходиться.
Цветы, принесенные поклонниками самых ярких аулетрид, той же Лаис, Гелиодоры, Мауры, засыхали в корзинах. Рабы отлично чувствовали настроение хозяев и перестали ежеминутно обрызгивать розы прохладной водой. По всему выходило, быть этим цветам выброшенными — или их вручат какой-нибудь там Иантине или Хебе, волею случая оказавшимся звездами этого выпуска. Не пропадать же добру!
Видно было, что происходящее стало пренеприятной неожиданностью не только для зрителей, но и для всех наставниц, которые явно не знали, куда деваться от стыда, и буквально испепеляли взглядами Лаис. Без труда можно было угадать, что на ее голову обрушатся несказанные громы и молнии, лишь только за наставницами и аулетридами сомкнутся храмовые ворота. Перепадет, конечно, и Мауре, и Гелиодоре с Элиссой, когда они объявятся, но в том, что Лаис не останется без хорошей порки, можно было не сомневаться.
Среди откровенно недовольных и даже разозленных зрителей находился, кажется, только один человек, который искренне волновался из-за перемены, происшедшей в Лаис. Это был Клеарх. Он пытался поймать растерянно метавшийся взгляд девушки и угадать, почему она обеспокоена до такой степени, что не может найти ответа на простейшие вопросы. Однако глаза Лаис то и дело застилали слезы, в конце концов она даже перестала их смахивать, и низкие души, обиженные тем, что за свои деньги — а разрешение присутствовать на испытании будущих гетер стоило четыре обола, в два раза дороже, чем посещение театра Диониса или Одеона! — они не получили ничего, заслуживающего внимания, теперь злорадно ухмылялись и даже хохотали, наслаждаясь отчаянием девушки как бесплатным развлечением.
Внезапно Никарета, стоявшая на своем возвышении с надменно-угрюмым выражением жертвы, прикованной к позорному столбу, встрепенулась и насторожилась, явно встревоженная.
И было от чего встревожиться! Сквозь толпу зрителей продвигался архонт, глава города, окруженный десятком общественных рабов-стражников.
Среди общественных рабов можно было насчитать несколько скифов (по примеру Афин, где завели дружину из трехсот скифов-стражников!) но, по большей части, это были самые обычные рабы разных национальностей, взятые в боях и принадлежавшие городским властям. Им была обещана свобода за самоотверженную службу, поэтому они отличались слепой преданностью архонту и ареопагу Коринфа. Они были сильны, проворны и считались поистине выдающимися лучниками. Рассказывали, будто их стрелы заговорены, и даже находились свидетели, уверявшие, будто эти стрелы способны лететь не только прямо, но и заворачивать за угол, а также огибать любую стену, любую, самую причудливую ограду, чтобы отыскать цель. В этом, конечно, было что-то от скифского колдовства…
Двое рабов шли впереди архонта, раздвигая толпу, четверо охраняли его с боков, четверо двигались позади, причем двое из них несли какой-то сверток, обернутый холстиной. С одной стороны свертка наружу торчала прядь черных волос.
Те, мимо кого проносили сверток, отшатывались от него и призывали на помощь богов. Ведь сквозь холстину прорисовывались очертания окоченелого тела, и без особого труда можно было понять, что рабы несут труп.
Архонт, подойдя к ступеням храма, сделал знак Никарете, и та немедленно приказала прекратить испытания и сбежала по ступеням к архонту.
