Я ни разу не называю Джамилю по имени. Хотя он, конечно, знает, как зовут мою вторую дочь.
– Обе пляшут и поют целыми днями, – заключаю я.
– Талантливые девчушки, – с улыбкой изрекает он.
Вновь повисает неловкое молчание. В магнитофоне у меня кассета группы «ABBA», но что-то мешает мне нажать кнопку.
– Хочешь сигарету?
Искендер качает головой:
– Я давным-давно бросил курить.
– Правда? – удивляюсь я, глядя на него краешком глаза. – Не сочти мой вопрос бестактным, но что ты намерен сейчас делать?
– Прежде всего я хочу увидеть сына.
Кэти звонила мне несколько дней назад. Она живет в Брайтоне. Замужем за гадальщиком. Ее муж предсказывает людям будущее по линиям руки. Сомневаюсь, что он сумел предсказать возращение из тюрьмы печально знаменитого бойфренда своей жены. У них уже трое детей. Во время нашего разговора я заподозрила, что она не до конца излечилась от любви к моему брату. По крайней мере, она явно к нему неравнодушна.
Словно прочтя мои мысли, Искендер тихонько спрашивает:
– Как поживает Кэти?
– Счастлива в браке.
Если ему и больно это услышать, он не показывает виду:
– Замечательно. Рад за нее.
Любопытно, врет он или нет.
– С твоей стороны очень мило приехать за мной, – говорит он. – Но не думай, я не буду вас долго стеснять. Постараюсь побыстрее снять квартиру. И найти работу. Знаешь, есть такое общество, называется «Добрые самаритяне». Они помогают бывшим заключенным устроиться. И еще… – Он делает долгую паузу. – Мне хотелось бы увидеться с мамой.
В воздухе повисает ожидание, такое же ощутимое, как пар, исходивший от маминых пирожков. Я переключаю скорость и произношу ровным голосом:
– Она умерла.
Он смотрит на меня невидящим взглядом:
– Но… как же… Юнус сказал, что она…
– Я знаю, что он сказал. Это правда. Она умерла шесть месяцев назад, – говорю я и смахиваю с глаз слезинки.
– Шесть месяцев, – эхом повторяет он.
– Да.
Я не говорю ему, как это случилось. Потом расскажу.
– Я… я т-так хотел п-поцеловать ее руку, – говорит он, слегка заикаясь. – Я надеялся, она согласится встретиться со мной.
– Она бы согласилась, – говорю я, потому что это правда. – У меня есть ее письма. Ты их прочтешь и увидишь, что она всегда о тебе думала.
Искендер опускает голову и смотрит на свои запястья так, словно их по-прежнему сковывают наручники. Он отворачивается к окну и вздыхает, потом опускает стекло и глубоко втягивает в себя прохладный воздух. Достав из кармана сложенный листок бумаги, он комкает его и бросает в окно.
– Вот еще что, – говорю я, когда он снова поднимает стекло. – Надир… мой муж… Он не в курсе.
– О чем ты?
– О том, что мама жива, знали только мы с Юнусом. Ну и ты, конечно. Когда мы поняли, что тетю Джамилю все приняли за маму, то поклялись на Коране, что никогда и никому не откроем правду. Ни отцу. Ни дяде Тарику. Ни тете Мерал. Ни Элайасу. Ни нашим мужьям и женам, если они у нас будут. Эту тайну мы хранили вдвоем.
– Тогда почему вы раскрыли ее мне?
– Это была идея Юнуса, не моя. Он решил, что настало время тебе узнать правду. Мечтал, что вы с мамой встретитесь и помиритесь. И хотел заранее тебя подготовить.
Мы проезжаем пустынную деревню, не встретив ни одной живой души. День близится к концу, мир кажется спокойным и безмятежным. Когда мы останавливаемся у светофора, Искендер поворачивается ко мне:
– В твоей жизни слишком много тайн, сестра.
– Кстати, о тайнах, – говорю я и открываю отделение для перчаток. – Вот, возьми.
Он с удивлением смотрит на книгу, которую я ему протягиваю. Иллюстрированная брошюрка, посвященная Аляске.
– У тебя есть полтора часа на то, чтобы ее проштудировать. Мои дочки думают, что их дядя все эти годы работал на Аляске.
Искендер, грустно улыбаясь, начинает листать книжку, внимательно разглядывает картинки: заснеженные горные вершины, мохнатые медведи-гризли, рыбы, выскакивающие из холодной прозрачной воды. Что ж, я выбрала для него неплохое место жительства. Очень даже неплохое.
Сон внутри сна
Место поблизости от реки Евфрат, май 1991 года
Она открыла сундук, достала коврик для молитвы и замерла, прислушиваясь к шуму ветра, доносившемуся из долины. Жизнь здесь имела свои особенности. Если ветер дул с севера, он доносил голос муэдзина из деревенской мечети; но если ветер изменял направление, она лишалась возможности определить, который час. Часы, которые она привезла из Лондона, сломались и молча стояли в углу, словно старый, утомившийся от жизни человек. Но ей нужно было знать, когда настанет час молитвы. Она многое должна была рассказать Богу.
Возможно, причиной ее молитвенного рвения был возраст. Впрочем, ей было еще далеко до старости, где-то за сорок. А может, причина состояла в том, что она пережила слишком много утрат и теперь жизнь ее была полна призраков. Призраков и печали. Она не сомневалась, что Джамиля пребывает сейчас на небесах, но каждый день просила Господа упокоить ее душу. Она молилась также за Хейди, старшую сестру, заменившую ей мать. В ее воспоминаниях Хейди представала веселой, жизнерадостной девушкой, а о смертном ее часе, о качающемся в петле теле, о багровом распухшем лице она старалась не вспоминать. Она молилась о своем муже, вспоминая обо всем, что они дали или не смогли дать друг другу. Она молилась о своих родителях, умерших много лет назад. Если у нее оставались силы, она молилась о трех деревенских старейшинах, которые совсем недавно один за другим оставили этот мир.
Заплатив дань уважения умершим, она переходила к живым. Прежде всего она молилась за своих внучек, которых знала только по фотографиям. Молилась за свою своенравную дочь и ее мужа, прося Господа не оставить их без помощи и поддержки. Потом следовала особая молитва за Юнуса (иногда и за музыкантов его группы). Она просила Бога помочь ее младшему сыну воспарить к самым вершинам успеха и избавить его от всех искушений, неизбежно связанных со славой. Молитва за Элайаса была короткой: она просила Бога даровать ему здоровье и процветание, а если он до сих пор одинок, послать ему женщину, которую он полюбит всем сердцем. А потом следовала самая длинная молитва. Молитва за Искендера, ее старшего сына. Ее султана, ее львенка, которым она дорожила как зеницей ока.
Порой она сомневалась, правильно ли поступила, вернувшись сюда. Но безмятежность, которая каждое утро, в рассветный час, накрывала ее подобно мягкой шали, разгоняла все сомнения. Правда, столь уединенная жизнь могла привести к утрате рассудка. Но ей удавалось сохранить душевное равновесие благодаря молитве, в которой она благодарила Бога за все, что Он ей дал, и за все, чего Он ее лишил. Если ты исполнен признательности к Всевышнему, сойти с ума не так просто.
