Он пожал руку Даля, цепкую и сильную, и присел за столик напротив бывшего одноклассника.
— Денег хочешь просить? — спросил тот, как всегда без предисловий.
— Денег, — согласился Максим. Сашка усмехнулся:
— Хочешь — верь, хочешь — не верь, но взаймы у меня просят впервые.
— Не дашь?
— А куда ты спешишь, речь-то о деньгах, не о простых бумажках. Тебе же зелень нужна?
— А как ты думаешь?
— Не задирайся. Кто ж так просит? Надо понимать, ты знаешь, кто я?
— Мне говорили…
— И все равно пришел. Значит, допекло?
— Цех под крышу вывели, а накрывать ее уже не на что. Станки пропадут. Мы с Димкой вложили в них все, что было.
— Это какой Димка? Левик, что ли?
— Он.
— Шустрый пацан. Что ж он с тобой не пришел?
— Он не знает, что я к тебе обратился.
— У меня, значит, дурная репутация, вот ты и таишься от него.
— Не в том дело. Вдруг мы с тобой не договоримся, а он будет зря надеяться.
— Ишь, какой ты чуткий!
— Какой уж есть.
— Ты, Бобров, так и не научился понты колотить. Деньги я могу тебе дать, но под какой процент?
— Ты банкуешь.
— По двадцать процентов возьмешь?
— Под двадцать не смогу, дорого. Было бы производство раскрученное, а мы же только начинаем. Может, если лет на пять…
— На пять лет?! — Сашка расхохотался. — Для нас это значит дожить до глубокой старости. А ты много знаешь бандитов на пенсии?
— Вообще ни одного не знаю. Только по фильмам.
— Как — не знаешь? Кое с кем ты даже в одном классе учился.
— Но ты, наверное, не любишь, чтобы тебя называли бандитом?
— Мне один хрен, как называют. Лишь бы боялись. Шучу! Ладно, Бобров, мне приятно тебя видеть. Я помню, как ты меня пожалел, к себе привел. Видик крутил…
— Какая мелочь!
— Для тебя. А для меня — не мелочь. Может, ты своим поступком не одну жизнь сохранил.
— В каком смысле?
— В таком, что у меня принцип: подписываться на мокрое только в самом крайнем случае. Как благородный разбойник Робин Гуд. Помнишь?
— Помню.
— Так сколько тебе нужно?
— Тысяч пять баксов.
— Что? Такой мизер? Я-то думал… Пять штук зеленых! Это я тебе и без процентов дам. Полпачки! Ладно, вот тебе как раз упаковка. Бери, здесь десять штук. Отдашь через год… Может, тебе повезет, отдавать не придется.
— В каком смысле?
— В таком, что я могу и года не прожить.
— Ты чем-то болен?
— До чего ж ты тупой! Хоть и с высшим образованием. Не дает тебе диплом знания жизни. Работа у меня опасная, это тебе не крышу крыть! — Он расхохотался.
— Слушай, Сань, а хочешь быть нашим первым клиентом? Я тебе эксклюзивную мебель сделаю, ни у кого в городе такой не будет.
— Ну всю мебель не надо, — хмыкнул Сашка, — а сексодром сделай. Веришь, на днях у моей кровати, итальянской, за пять штук баксов брал, ножки подломились. Похоже, против нашего мужика их парни похлипче будут.
Он привстал из-за стола, давая понять, что встреча окончена.
Максим спрятал деньги во внутренний карман пальто и в некотором обалдении вышел из ресторана.
Глава двенадцатая
Никогда Маргарита не испытывала такого разочарования, когда, сняв трубку, она услышала голос подруги Люськи.
— Здравствуй, Маргоша! Как живете-можете, женщины-голубки?
— Если муж хороший, плохо все равно, — привычно откликнулась Маргарита словами Расула Гамзатова. Они с Люськой всегда так начинали общение по телефону.
— Ты что, ревела, что ли?
— С чего ты взяла?
— Голос у тебя такой, все еще с рыданиями.
— С рыданиями! Скажешь тоже. Я и забыла, когда в последний раз рыдала.
Когда-то они с Люськой ходили вместе не только в садик, в школу и университет, но и в музыкальную школу. Все преподаватели находили у Людмилы Анисимовой исключительный музыкальный слух. Она и в житейской речи слышала такие интонации, на которые далеко не все обращали внимания. Но это уже, вероятно, был слух другого рода.
— Не надейся, Савина, меня обмануть! Ведь я тебя знаю… — она помолчала, подсчитывая, — двадцать пять лет.
— Так долго? — не поверила Маргарита.
— Я даже помню, как тебя привели в наш садик. Худую, лысую, с глазами как перламутровые пуговицы.
— Почему лысую?
— А тебя как раз перед этим наголо подстригли.
— Намекаешь, что у меня вши завелись?
— Нет, хотя искушение — пошутить подобным образом — у меня было. Тогда твой папа считал, что девочку в детстве непременно надо стричь наголо, чтобы потом у нее росли хорошие волосы.
— Странно, а я этого не помню.
— Но волосы у тебя и вправду красивые, ничего не скажешь. Может, твой отец был прав? Меня, например, под нуль никогда не стригли, и волосы у меня не фонтан. Про мои обычно говорят: «У вас такие красивые волосы. Просто редкие!» Но я отвлеклась. Вот так ты всегда, Марго, собьешь человека с толку…
— Ага, чуть что, так Косой!
— Вспомнила. Я хотела тебя к себе позвать, с ночевкой. Мы с Митькой поругались, он хлопнул дверью и ушел к своей любовнице.
— Как — к любовнице? Насовсем?
— Кто же его отпустит насовсем? Это тогда делиться придется. Квартиру, машину продавать, свою долю из его дела изымать…
— Ничего не понимаю.
— Это, кстати, я и сама недавно узнала. Если у мужа есть свое дело, то при разводе жена имеет право на половину всего. Но поскольку пока мы не разводимся, то можем наносить друг другу лишь моральный ущерб. Вот я тебя к себе и зову. Рассказать, что у меня за дела, послушать про твои.
— Знаешь, мне некогда, — попробовала отвертеться Маргарита, хотя прежде она всегда с удовольствием ездила в гости к Люське. — Мне надо кое-какие документы просмотреть…
— Не придумывай, Ритинья! — Люська всегда переиначивала на разные лады ее имя. — Никаких документов у тебя нет. Мне Варька сказала, что сегодня ты сдала баланс.
Ох уж эта вездесущая Варвара! Живет через два подъезда от Люськи, а ухитряется постоянно сплетничать о делах Маргариты.
— Ты не хочешь ко мне идти, потому что собираешься утаить некое событие, которое в твоей жизни произошло.
— Кто тебе сказал?
