Попугай-Катя просунул голову сквозь прутья решетки. Опять смрад, опять трупы. Разрушенные городские стены. Крики о помощи...
Полактия Фортунатовна подняла клетку повыше.
– Тебе придется лететь туда, где виден черный дым. Монголы обложили хворостом церковь, в которой закрылись русичи. Но двери церкви уже трещат под напором стенобитного орудия... Игумен церкви вместе с двумя иноками спрятали наиболее ценные рукописи княжеской библиотеки. В ризнице. Но они не узнают, что один услужливый предатель уже доложил тысяцкому-монголу, что священнослужители закопали в церкви нечто, завернутое в рогожу. Монголы станут пытать оставшегося в живых инока, который не выдержит пыток и покажет место, где в ризнице спрятаны рукописи. Монголы кинутся туда, но ничего ценного для себя не найдут. Тысяцкий со зла прикажет все сжечь.
– И что мне делать? Выклевать ему глаза?
– Дерзишь, Катерина, - вздохнула маг, - но что с тебя взять? Одно слово, глупая птица. Когда монголы станут бросать рукописи в костер, подлетишь, схватишь один свиток. Трактат отличается от других манускриптов: он гораздо темнее по цвету и скреплен красной печатью. Не спутаешь. Да, и не вздумай улететь от меня!
– Почему? Рассыплюсь прахом по дороге?
– Смейся! Просто кроме меня никто не сможет снять с тебя заклятие. Ты так и умрешь попугаем. А если будешь умницей, я верну тебе прежний вид. Так что, вернуться ко мне - прежде всего в твоих интересах.
Она открыла дверцу клетки.
Рукописи бросали в костер два не то татарина, не то половца, - как Вяземский ни учил Катю, она всегда путала, кто есть кто. Поджигатели были одеты в стеганные полосатые халаты и черные бараньи шапки, несмотря на летнюю жару, надвинутые на самые глаза.
Трактат, за которым её послали, и вправду по внешнему виду отличался от других рукописей. Наверное, потому, что был самым древним.
Поджигатели не разглядывали, что они бросают в огонь. Они просто брали рукописи в охапку, как дрова.
– Остановитесь, невежды! - крикнула им на родном языке пестрая райская птица, и татарин, который в очередной охапке нес как раз нужную рукопись, с перепугу сел прямо на землю и закрыл глаза . - Святой дух! Прилетел за мной.
Очевидно, прежде такую птицу, как попугай, ему видеть не доводилось.
Будь он постарше и послабее сердцем, окачурился бы на месте от страха: птица говорила с ним! А то, что это была не обычная птица, он убедился, так как приоткрыв глаза, увидел: она подхватила клювом один из свитков и взмыла в небо.
Великая ханша вышла навстречу попугаю. Она осторожно освободила манускрип из цепких лап птицы.
– Принесла! Ай, молодец, Катерина!.. Пожалуй, заслужила, чтобы я освободила тебя. Но наберись терпения. Еще немного посиди в клетке. Судя по некоторым отзывам, ты - девица коварная, поворачиваться спиной к тебе нельзя, а у меня тут ещё кое-какие дела остались.
Катя не обиделась. Только подумала:"Пора мне всерьез магию изучать. Тогда и поговорим на равных: кому не следует поворачиваться спиной и почему... А тут ещё Антип куда-то запропал."
Великая ханша любовалась манускриптом с чувством подлинного ценителя. Касалась его осторожно. Чувствовалось, пальцы у неё чуткие, умелые. Она была, видимо, неплохим историком, но, увы, черным.
Покой жены императора прервали. К ней в гости пожаловал сам барс степей - великий Джэбэ. И женщина была вынуждена оторваться от созерцания столь любезного сердцу раритета.
Ее разговор с монголом был Кате неинтересен и она было чуть не впала в обычную птичью дрему, как вдруг услышала какое-то царапанье. Она и не заметила, как вслед за монголом в шатер влетел воробей. Теперь он бился грудью о прутья клетки,чтобы привлечь её внимание.
– Антип! Где ты был?
– Сидел на маковке этого шатра.
– Целый день?
– А ночью разве ты не спала, накрытая платком? Я царапался...
– Царапался!.. А как ты узнал, что попугай - это я?
– Я все слышал. На этой маковке все хорошо слышно.
– И ты не очень торопился.
– Надейся добра, а жди худа. Что ж на рожон-то лезть? Да и помочь тебе чем? Себя бы сберечь. Худо-бедно...
– Господи, кому нужен воробей?
– Есть тут один монгол. Глупый, как мышь запечная! По воробьям стреляет. С нукерами спорит, что из самодельной пращи, камнем, убьет воробья.
– И убивает?
– Всегда. И каждая убитая птица приносит ему доход в два дирхема. Это по-ихнему деньги называются.
– Я знаю... Антип, мог бы ты в клюве унести манускрипт?
– Чего?
– Ну, такая бумага, в трубочку свернутая.
– А разве бумага тяжелая? Я у Венусты листки таскал - легкие.
– Это бумага старинная, потому тяжелая. На ней, так сказать, пыль веков.
– Зачем же мне пыль таскать?
– Помолчи, глупый! Это я иносказательно... Лучше обрати внимание на этого человека, что с Полактией разговаривает. Скоро он кланяться начнет, так ты тот сверточек хватай и беги!.. То есть, лети отсюда подальше...
– Она же догонит. В крысу превратит.
– Далась тебе эта крыса!
– Поневоле забоишься, когда тебя все ею пугают.
Полководец как раз рассыпался в комплиментах. Он кланялся, говорил, что ему и прежде рассказывали: любимая жена императора - женщина умная и красивая, но он все-таки не ожидал, что её красота окажется столь совершенной.
То ли Полактия Фортунатовна увлеклась своей игрой, то ли и вправду ей вскружили голову эти восхваления, а только на некоторое время она забыла о Кате. Да и к чему ей было помнить, если девушка была упрятана так надежно. Потому птичий пересвист она не услышала. Или не обратила внимания.
По её мнению, Екатерина должна была сидеть тише воды, ниже травы и переживать свое поражение. Нашли кого посылать Воронцова с Вяземским!
А Катя в это время лихорадочно соображала, нельзя ли как-нибудь отыскать заговоренную палочку, которую она предусмотрительно воткнула в прическу, сооруженную Аленой. Вот только не могла придумать, как её на себе отыскать? Теперь палочка - одна из её многочисленных перьев. Не станешь же выщипывать их все, чтобы отыскать то, единственное.
Антип добросовестно выполнил свою работу, хотя для маленького воробья старинный свиток с печатью был безмерно тяжел. Тут, видимо, сказалась природная цепкость домового - то, во что он вцеплялся, из рук - простите, из клюва! - он не выпускал.
Полководец откланялся и великая ханша, кивнув ему на прощанье, сказала:
– Все, на сегодня больше никаких приемов.У меня есть кое-что поинтереснее.
Она небрежно бросила в кучу даров, которые просто лежали горкой посреди её шатра, роскошную не то корону, не то диадему, перевела взгляд на маленький столик из слоновой кости и слова замерли у неё на губах:
