— Базарят, ты зацепил самого кума. Пахан хочет с тобой это перетереть.
— Передай своему отцу, что сегодня я ни с кем не хочу разговаривать.
Юный уголовник от неожиданности даже потерял дар речи: на его памяти ни один из политических не отказывался говорить с тем, кто негласно правил на зоне. Ибо уголовные были объединены, а за спинами политических никто никогда не стоял. Их не защищали даже вертухаи, когда на глазах сих стражей урки издевались над очередным отверженным.
Кажется, любимчик самого Ковалева совсем оборзел и пахана почему-то назвал его отцом. Не иначе, как в насмешку.
А Поплавский ещё слишком мало времени провел в лагере, чтобы разобраться в том, кто такой пахан.
Авторитет по кличке Туз, которому молодой уголовник передал отказ Поплавского, хотел было посадить строптивца на ножи, но приближенные ему отсоветовали. Уголовники, по сравнению с другими заключенными, в зоне жили неплохо, и ни к чему было объявлять войну самому куму!
Но и прощать такое нельзя, потому Яну решили устроить темную и как следует объяснить, кто здесь хозяин.
Ближе к ночи, когда барак, в основном, спал, три самых сильных и ловких уголовника, а за ними сам пахан, желающий посмотреть, как пройдет "учеба" непокорного, отправились в тот угол барака, где были нары Поплавского.
Политические в большинстве своем панически боялись Туза, потому если кто в эту пору и не спал, то притворялся спящим.
Поплавский хоть и был незнаком с местной иерархией воров в законе, но издалека раза два наблюдал, как уголовники издевались над другими заключенными. И принял кое-какие меры. Он не мог, конечно, установить вокруг своего ложа охранный щит, но некоторую границу мысленно очертил. Если её пересекала некая злая сила, в голове Яна как бы срабатывал будильник и он просыпался.
Еще с закрытыми глазами он увидел троих, которые несли с собой одеяло. И сразу догадался, что одеяло должны набросить на него. И бить, пока он не запросит пощады. Это его никак не устраивало.
По-хорошему, надо было разозлиться, тогда у него все получалось лучше, но ему отчего-то сделалось смешно. "Вы даже не представляете, что вас ждет!" Нет, такое настроение уже должно насторожить психиатра. Неужели его психика понемногу стала давать сбой?
Он тряхнул головой, словно мух отгоняя прочь глупые мысли, и сосредоточился на подходящих к нему уголовниках. Тот, что шел несколько позади троих, приготовился смотреть бесплатный спектакль. Будет тебе спектакль!
Начал Ян с небольшого: внушил одному из урок, самому сильному: "Сейчас на тебя нападут. Те, что идут рядом с тобой. Это враги, хотя прикидываются друзьями. Ударь сначала одного, потом другого!"
Туз увидел спектакль, но совсем не тот, которого ждал. Такого больше не пришлось ему видеть никогда. Его правая рука, Ломовой, которому он всегда верил, вдруг стал избивать своих. Те недолго приходили в себя. И стали давать ему сдачи. Завязалась драка, которую Туз никак не мог прекратить. Его воры словно взбесились!
— Идиоты! — кричал Туз, забыв про конспирацию. — Я вас зачем послал?
Но когда его команда вытащила ножи, Туз понял, что сделать дело по-тихому теперь не удастся. Отчего-то он сразу решил, что такое странное поведение у его пацанов объясняется ничем иным, как воздействием на них этого проклятого врача. Чтобы хоть как-то поддержать свою репутацию, Туз заорал, показывая на Яна:
— Убейте его, он — колдун!
Слово вырвалось будто само по себе. Его гвардия, которая безоговорочно чтила своего пахана, развернулась и дружно пошла на него. Тузу стало страшно. Против трех ножей не смог бы устоять ни один самый ловкий авторитет.
И он побежал, потому что на одной чаше весов лежало всего лишь его звание первого среди воров, а на другой — жизнь!
Пацаны побежали было за ним, но потом остановились и стали растерянно переглядываться. Отчего убегает от них пахан? Почему у них в руках ножи? И вообще, что случилось и куда они шли среди ночи?!
Ян не был кровожадным, и так как для него самого опасность миновала, он прекратил свое внушение и отпустил воров из-под своего влияния. Он был уверен, что сегодняшних впечатлений им хватит надолго. Вернее, не столько впечатлений, сколько их полного забвения, вот что для них будет страшнее.
Глава двадцать третья
— Мятежники? Бунтовщики? — презрительно переспросил Алексеев, который выздоравливал на глазах.
Он чувствовал себя настолько лучше, что позволял себе пререкаться с Наташей, которая все ещё считала его больным.
— Какая-то баба закричала в отчаянии: "Ироды! Детей без куска хлеба оставляете!" Или такой доведенный до крайности мужик, как я, на глазах которого взбесившийся чекист лишил еды всю семью, попытался протестовать. Вот и вся наша провинность, но и этой мелочи оказалось достаточно, чтобы отправить на тот свет ни в чем не повинных людей. Целое село!
— Я вам верю, верю, — успокаивала она его, пытаясь уложить Петра, но он отодвинул её заботливую руку, опустил с лавки босые ноги и потребовал:
— Посмотрите, где-то должны быть здесь валенки.
— Нет никаких валенок! — сказала Наташа, что было правдой. — Зачем вам валенки?
— Выйти по нужде! — огрызнулся он.
В конце концов в сенях отыскались какие-то старые стоптанные чуни, в которых он и вышел во двор, держась поначалу за её плечо.
Потом один за другим начали приходить в себя дети, и Наташа стала ломать голову, как ей похоронить Татьяну? Вынести её в одиночку она явно не сможет, а надеяться на помощь Петра… ему бы самому себя нести.
От отчаяния у неё опускались руки. Варе Поплавской тоже наконец стало получше, и Наташа боялась, что лицезрение мертвой матери не прибавит ей здоровья, а, скорее, добьет и так чуть живого ребенка.
Со двора Петр добрел сам, и Наташа поделилась с ним своей проблемой.
— Похороним, — твердо сказал он и как бы между прочим спросил: — Ты знала, что мы здесь голодаем, раз с продуктами приехала?
— Догадывалась, — ответила Наташа. Не будешь же говорить ему о каком-то там ясновидении, которое и пригнало её сюда — Не беспокойтесь, у меня ещё два килограмма пшена, килограмм гречки, пять банок тушенки…
— Запасалась с размахом!.. Давай уж на "ты", — сказал он. — Мне бы ещё поесть, и тогда я, пожалуй, Таню в огород снесу…
— Вы… ты хочешь сказать, что похороним её в огороде?
— До кладбища мы её точно не донесем, — вздохнул он. — А тебе ещё детей на ноги поднимать…
— А тебе? — насторожилась Наташа.
— Мне… Мне надо узнать, где Зоя? Жена.
— Думаешь, она ещё жива? — брякнула она и испуганно на него посмотрела. — Извини, но я наслышана про них… — она кивнула на дверь, как будто за нею уже стояли энкавэдэшники. — Они не церемонятся.
