Лиза тоже взяла рюмку и задумчиво покрутила в тонких длинных пальцах.
— Пока я размышляла в одиночестве, все казалось таким ясным и стройным, но вот нужно рассказать вам о моих подозрениях, и я будто слов не могу подобрать… Придется вам потерпеть, ежели рассказ мой не будет выглядеть столь уж связным… Вы наверняка слышали, что нас… что меня… в общем, по Петербургу ходят слухи, будто мы с папенькой чуть ли не чернокнижники… Вы понимаете?
— Понимаю, — кивнул Петр. — Особенно все поражаются, что вы людей как бы насквозь видите. Я и сам не далее как накануне был тому свидетелем. Стало быть, то, о чем говорят, не одни лишь слухи…
— Ваша правда. — Лиза так смутилась, что покраснела; кажется, только теперь она начала понимать, чем оборачиваются ее необдуманные поступки. — Кое в чем я сама виновата…
— Да уж, коли все так и обстоит и ваши способности — не фокус, не шутка, лучше бы вам, Лизонька, того не показывать. Народ наш темен и малообразован, даже когда читает Гомера или Аристотеля… Вот меня — другое дело, меня можете рассматривать, все мои внутренности — сколько душе угодно. Буду польщен. Я, Лизонька, ничего против не имею, я весь перед вами.
— Вас, Петруша, рассматривать насквозь — будто листать учебник по анатомии — изнутри вы ничем не испорчены. Впрочем, как и снаружи… Только я хотела поговорить совсем о другом. В Петербурге обо всех судачат, никто, пожалуй, пересудов не избегнет, ежели и захочет. Иное дело, как все происходит. Я на досуге подумала, соотнесла одно событие с другим и поневоле пришла к выводу, что слухи о нас с папенькой кто-то устраивает. Слишком уж они направленны и злы. За последние три года подле меня как бы пустота образовалась. Самые близкие, самые дорогие мне люди оставили меня, а Аннушка, которую я считала своей лучшей подругой…
Лиза нервно сглотнула, словно ей не хватало воздуха. Оказывается, несмотря на то, что времени прошло достаточно, рана еще свежа… Молчание затягивалось, и Петр поспешил ей на помощь:
— О какой Аннушке вы говорите, Лиза?
— Об Аннушке Гончаровой. Теперь она графиня Галицкая… Она указала мне на дверь, как если бы я ее чем-то смертельно обидела или она узнала обо мне нечто уж вовсе отвратительное… Она даже не попыталась мне ничего объяснить…
Лиза склонила голову, снова переживая удар, который нанесла ей бывшая подруга.
— Я все-таки хочу узнать, что случилось, с чего это началось, понимаете? Именно за последние три года… Петруша, согласитесь ли вы мне помочь?
— Конечно, соглашусь, — оживился Жемчужников. — После знакомства с Эдгаром По я в глубине души мечтал провести какое-нибудь расследование…
— Кто он такой, ваш Эдгар По? — поинтересовалась Лиза. — Английский жандарм?
— Писатель, — пояснил Петр. — Дикий американец, а пишет захватывающе. Можно сказать, направляет мысль на поиск. Его книга попала ко мне случайно…
— Вы изучали английский? — приятно удивилась Лиза.
Ее отец знал французский, итальянский, немецкий, немного испанский, а свою неизвестно на чем основанную нелюбовь к британцам перенес и на их язык: не изучал его из принципа. Как и Жемчужников, он тоже считал американцев дикарями и после романов Фенимора Купера полагал, будто они в большинстве своем авантюристы и хамы.
— Изучал, — ответил между тем Жемчужников, — меня всегда интересовали народы, столь непохожие на нас… Но это скорее матушкина заслуга. По ее мнению, современный человек должен быть любознательным, а потому и во всех областях образованным… Но вам не кажется, Лизонька, что мы отклонились в сторону от нашей основной темы?
5
Пожалуй, в Петербурге не было дома, куда Петр Жемчужников не мог бы прийти с визитом. Огромное богатство отца открывало ему все двери.
Свое расследование Петр решил начать с семьи Галицких. Собственно, Анну Дмитриевну он беспокоить не хотел и справедливо рассчитывал, что ее муж Роман Сергеевич наверняка в курсе всего тогда происшедшего.
С графом они несколько раз встречались на бегах, а однажды сыграли даже партию на бильярде, так что Петру не составило труда, встретив Галицкого на ипподроме — граф был чрезвычайно азартен, но не слишком удачлив, — предложить ему распить вместе бутылочку хорошего вина.
Петр вовсе не считал себя человеком зловредным, но, узнав от одного из знакомых отца о том, что в последнее время благосостояние семейства Галицких резко пошатнулось, испытал мстительное удовольствие. С некоторых пор любое недоброжелательство, любой выпад в сторону Лизоньки Астаховой он воспринимал как личное оскорбление.
А увидев жену графа, после родов расползшуюся прямо-таки до невероятных размеров, и вовсе развеселился.
«Моя зеленоглазая сирена, — мысленно обратился он к возлюбленной княжне, чья безупречная фигура могла считаться эталоном женской красоты, — жизнь отомстила этому семейству за подлость, которую они проявили по отношению к тебе. Причем куда злее, чем это сделал бы разобиженный человек…»
Так вот, они сидели с Галицким на открытой террасе питейного заведения мсье Ришара и беседовали. Иносказательно — о политике, не потому, что боялись шпиков, а потому, что считали место, где они находились, не слишком подходящим для серьезных разговоров…
Напрямую говорили о светских красавицах, поразивших бомонд какой-нибудь эксцентричной выходкой, или о не слишком красивых девицах, приданое которых с лихвой окупало недостатки их внешности.
Граф начал было вещать о скороспелых богачах, кои вскоре и вовсе заполонят свет, но, спохватившись, осекся — Жемчужников мог счесть это недостойным намеком в свой адрес.
Петр воспользовался заминкой, чтобы перевести разговор в нужное русло. Он прикинулся человеком заинтересованным, тем, кто ищет жену, а поскольку родители настаивают — грозятся найти выгодную партию без учета его собственных чувств, — приходится все же торопиться. Но спешка — палка о двух концах. Женишься, а потом обнаружится в жене такое… Хорошо бы иметь под рукой человека осведомленного, каковой мог бы знать подводные камни, могущие подстерегать человека, незнакомого с фарватером… Он нарочно пошутил, чтобы расшевелить графа, который слушал его с непроницаемым лицом.
Он говорил, а Галицкий все не отвечал на попытки привлечь его к обсуждению сего животрепещущего вопроса. Только кивал разглагольствованиям Жемчужникова. Но когда граф наконец заговорил, то оказалось, что Петр ждал не напрасно.
— Вы правы, Петр Валерьянович, иной раз всплывают тайны, заинтересованным семейством тщательно оберегаемые. До женитьбы, конечно… Могу сказать, вы обратились именно к тому, кто уладит вашу проблему. В свое время и я страдал от незнания, неумения разрешить некую ситуацию… Ладно, не называя имен, расскажу. Тогда была у моей жены подруга — известная в Петербурге княжна. И красивая, и умная, впрочем, на мой взгляд, чересчур. И она так нехорошо влияла на Анну, тогда еще мою невесту, что после общения с нею я свою простушку не узнавал.
