В последние дни он чувствовал себя как бы не у дел. Получалось так, что варианты спасения Разумовского одобряла или отвергала Соня, ей активно помогала Мари, а Шастейль лишь удивлялся напору и решимости молодой женщины. В начале знакомства она показалась ему куда более хрупкой и беззащитной.
Теперь же Соня его подавляла. Она будто была сильнее его, и в этом их негласном соперничестве Жана не спасали ни его знания как врача, ни купленный им титул графа.
За все время их совместного путешествия и выпавших на их долю приключений он не только не приблизился к Софье как к женщине, но и с некоторых пор стал отдаляться. И в глубине души тихо тосковать по женщине кроткой и наивной, нежной и неприспособленной к жизни. Такой женщине он мог бы стать защитником. И только такая женщина могла бы его по‑настоящему ценить и уважать…
— Однако, — между тем продолжала Соня, — как же Мари сможет на время обезвредить надсмотрщиков, если мы как раз будем садиться в лодку, чтобы отправиться на берег?
Ну вот, она все и испортила. Такой хороший план!
— Может быть, мы что‑нибудь придумаем, чтобы задержать свой отход? Например, окажется, что я куда‑то пропала, а потом меня найдут со сломанной ногой?
До чего смышленая у нее служанка, подумала довольная Соня. Такая найдет выход из любого положения. И одобрительно погладила ее по руке.
— Значит, мы будем внимательно следить за тем, когда Леонида вместе с другими гребцами поведут к трюму. Авось это случится до того, как нам придется усаживаться в лодку.
На другой день тем же способом, из рук служанки княжны Астаховой, один из рабов‑гребцов получил письмо.
План таков. Едва судно станет на рейде Барселоны и вас поведут в трюм, возникнет суматоха. На время надсмотрщики вынуждены будут отвлечься от надзора за рабами. Прыгай за борт и плыви в сторону берега. Держись пассажирского причала. Мы встретимся около него.
С.А.
Рафид не на шутку увлекся Мари. Кажется, до сего момента ни одна девушка не уделяла ему столько внимания. На «Джангаре» не было специальных надсмотрщиков. Их роль время от времени выполняли матросы, назначенные боцманом. Просто у Рафида это получалось лучше, чем у других.
Но обычно матросы эту работу не жаловали, потому что должность надсмотрщика мало кого привлекала. Если не считать негра Жореса. Но с некоторых пор — с тех самых, как аристократка командора, как называл ее про себя капитан, стала гулять по нижней палубе, — Мустафа‑бей к рабам Жореса не отпускал. Раньше всей командой можно было посмеиваться над его желанием лишний раз унизить белого человека, а теперь мадемуазель Софи могла этого не понять. И стала бы потом рассказывать своим друзьям‑аристократам, будто на «Джангаре» нарочно ставят надсмотрщиками негров.
Соня слышала, как Рафид говорит с тем или иным рабом на языке последнего. Это не значит, что они получали от матроса‑надсмотрщика какую‑то поблажку, но при этом все равно его по‑своему уважали. Что, впрочем, не мешало Рафиду время от времени пускать в ход плеть.
Интерес служанки знатной госпожи к матросу служил развлечением для гребцов, долгое время не знавших женщин. Они вполголоса обсуждали между собой достоинства и недостатки Мари. Наверное, никогда в жизни девушка не становилась объектом внимания такого количества мужчин.
— Страшненькая она, — со знанием дела говорил один.
— Зато фигурка неплохая. Сисеночки то, что надо. Зубки беленькие… — замечал другой. — Я бы от такой сейчас не отказался.
— Я бы и от самой морской девы сейчас не отказался, будь она хоть с хвостом да с чешуей, — вздохнул другой. — Даже если бы потом мне суждено было погибнуть в морской пучине.
Но говорили они между собой тихо, как привыкли, почти не размыкая губ, чтобы надсмотрщик не заметил да не огрел плетью…
Глава одиннадцатая
Матросы сбросили в воду якорь. Галера вздрогнула и остановилась.
Над морем висела чернильная темнота, только кое‑где виднелись фонари на палубах стоящих на рейде судов. Звуки разносились далеко, и было слышно, как где‑то хохочет женщина и визжит какой‑то мужчина, не иначе удостоенный порки. Далекий начальственный голос покрикивал на кого‑то по‑испански: «Осторожнее, не урони!»
— Не слишком повезло вашему другу, мадемуазель Софи, — шепнула княжне Мари, — смена кончается как раз теперь, и скорее всего капитан отправит сначала нас, а потом уже позаботится о рабах.
— Мари, я, кажется, забыла в каюте свою сумочку, — громко сказала Соня.
Стоящий рядом капитан понимающе кивнул, поглядывая за борт. Матросы как раз спускали лодку на воду.
Мари, переглянувшись с госпожой, метнулась вроде к каюте, но на ходу сменила направление и сбежала вниз. Как раз вовремя. Рабов вели к трапу, в трюм, на самое дно судна, откуда вряд ли кому‑то удалось бы сбежать.
Девушка притаилась за углом, невидимая в темноте, — фонарь в руках одного из матросов освещал только толпу гребцов, понуро бредущих под окриками двух надсмотрщиков. Мари перекрестилась и метнула «звездочку» в того, что шел впереди. Никогда прежде ей не приходилось метать сюрикен в живого человека. Вообще во что‑то движущее. Но, как бы она ни волновалась, рука девушки не дрогнула.
Мужчина пронзительно вскрикнул. Еще один сюрикен вонзился в щеку другого надсмотрщика. То ли от неожиданности, то ли от страха тот упал навзничь, а фонарь в руке оставшегося невредимым матроса задрожал, и он стал беспомощно оглядываться — было непонятно, откуда исходит опасность.
Мари не могла метать сюрикены, как мсье Арно. У того они летали словно рой шмелей. Кроме того, здесь существовала опасность попасть не в того, кого нужно. Но у нее не было ни выбора, ни времени.
Леонид, надо отдать ему должное, живо сообразил, что это именно та суматоха, о которой его предупреждали, пятясь отделился от толпы и через мгновение перевалился за борт.
Мари удовлетворенно кивнула самой себе и легко взбежала наверх. Она едва не столкнулась с матросами, бегущими вниз на крики испуганных надсмотрщиков. Немного постояла, чтобы унять волнение, и подошла к своей госпоже со спокойным, но виноватым лицом.
— Ваше сиятельство, — нарочито подобострастно пролепетала она, — я все обыскала — нигде вашей сумочки нет. Может, вы сунули ее в дорожный мешок?
Она даже сделала вид, что собирается тут же открыть саквояж и искать пропажу.
Вообще‑то сумочки у Сони и не было. Кое‑какие мелочи она хранила в небольшом мешочке со шнурком, который соорудила ей Мари из кусочка бархата. Его она, конечно же, положила в саквояж.
— Мадемуазель Софи, пора идти! — поторопил ее Жан, понявший, что свое дело Мари сделала. — Лодка уже стоит у борта. Никуда ваша сумочка не денется. Даже если останется на судне в укромном уголке, Мустафа‑бей отдаст ее вам в следующий приход в порт.
