Из этого зачина, пожалуй, что-то могло получиться, будь у Эдуарда хоть половина той целеустремленности и готовности отстаивать идеалы, что имелись у старшего брата. Но Гамаков-младший сломался. В армию его не взяли из-за проблем со зрением, политехнический институт по специальности инженер-технолог он закончил исключительно по просьбе матери, затем покорно, словно теленок на убой, отправился работать по распределению в далекий северный городок, лишенный культурных связей со столицами. По возвращении почти угас. Весь его нигилизм в остаточном виде выразился в скоропостижной женитьбе на женщине, что была старше на целых семь лет и работала водителем троллейбуса.
Серафима Лопахина, крупная 32-летняя особа с громким голосом, хиппообразного парня отметила сразу, едва встретив на вечеринке в студенческом общежитии. Жирные немытые волосы, неуместные очки а-ля Джон Леннон на носу, пахнущая потом и одеколоном голубая рубашка, дырка на пятке – во всем этом угадывался особый интеллигентский шарм. Пил Эдуард больше остальных, но и говорил без умолку, а говорил вещи интересные, для студенческой компании, собравшейся пожрать, довольно нетипичные. Он рассказывал то, что слышал от брата и черпал из его редких, переданных с оказией, писем.
«Все совсем не так, как нам говорят, – поведал равнодушной аудитории Додик, размахивая руками, – все обстоит совершенно другим образом. Вы живете на внешней стороне шара, а не на внутренней!».
Он вещал и вещал под ленивые аплодисменты и гогот собутыльников, пока не затих, сидя в кресле. Серафима Лопахина, к своим годам уже побывавшая замужем и успевшая развестись, прибрала парнишку к рукам. С помощью товарищей погрузила в такси и отвезла к себе на квартиру, двухкомнатную халупу-вагончик. Эдик проснулся на скрипучем диване, увидел рядом женщину с большой и красивой грудью, небрежно спрятанной под ночной рубашкой, сильно испугался и хотел сбежать. Но коварная незнакомка молниеносно стянула рубашку через голову, не оставив парню никаких шансов на отступление.
Эдик утонул в ней, погрузился в пучину страсти, забыв о тошнотворном привкусе во рту после алкоголя, забыв о том, что ему следовало появиться на работе (он служил курьером в редакции газеты с романтичным названием «Коммунист»), забыв обо всем, что когда-то казалось важным. Воистину, если дьявол хочет отвлечь мужчину от дел праведных и следования предначертанному пути, он посылает ему бабу с большой грудью.
Дьявол знает, как разоружить мужчину.
Додик женился, порвал с родителями. Серафима Лопахина наотрез отказалась не только дружить с ними, но и просто знакомиться. «Хватит с меня моей первой семьи! Мне поздно меняться, я не собираюсь на четвертом десятке играть в покладистую сноху. Просто передай привет». Эдик не возражал. Расписались в ЗАГСе в присутствии двух знакомых, отметили вчетвером в ресторане и укатили в Сочи. Родителям он позвонил из телефона-автомата с пляжа: «Папа, не сомневайся, я обязательно встану на защиту Родины, если на нее нападет коварный враг. А сейчас я счастлив».
Серафима любила его с утра до вечера. Наверно, именно в тот период он и получил от нее прозвище Додик, потому что чаще предпочитал занимать позицию снизу. Ему нравилось, как мясистая, сочная Фима извивалась на нем. О, это была страшная женщина, и Додик пропал совершенно.
Годы помчались нескончаемой чередой, ускоряя и ускоряя бег. Годы укладывались в неровные стопки, словно старые газеты в чулане, желтели, зазубривались по краям, и буквы в статьях уже плохо читались, и фотографии становились похожими на наскальные рисунки. Когда Додику исполнилось тридцать, Серафима от него забеременела. Он пытался взбрыкнуть, ибо к воспитанию собственных детей считал себя не готовым, но Фима раскрыла паспорт на странице с датой рождения и напомнила, что ей уже под сорок, а у большой груди есть и еще одно предназначение. Додик сдался.
Когда ему стукнуло тридцать пять, а жене, соответственно, сорок два, в магазинах закончились еда, одежда и обувь. Дочь Наташа все время болела, простужаясь от любого сквозняка. Додик по наущению жены открыл кооператив по сборке, продаже и ремонту электронно-вычислительных машин. К концу восьмидесятых половина компьютеров в городе закупалась только у него, он стал вхож в деловые круги, завел дружбу с чиновниками и рэкетирами. В общем, стал крут, хотя под личиной взрослого и уверенного в себе мужчины по-прежнему скрывался интеллигентный Сраный Додик, все еще надеявшийся когда-нибудь объяснить соплеменникам: мы живем на внешней стороне шара, а не на внутренней…
В девяностых немного поиграл в политику. Жена Серафима, пожелавшая оставить звучную литературную фамилию Лопахина, нашла школьных знакомых в региональном отделении одной из партий патриотического толка. Попросила мужа дать немножко денег на избирательную компанию. Додик не хотел ссориться с друзьями из мэрии, придерживавшихся других политических взглядов, но жену послушался и денег патриотам отсыпал. Серафима университетов не кончала, всю жизнь сидела за баранкой то в троллейбусе, то в грузовике, а потом дома с ребенком, но чутье имела, что называется, бабье. Она сказала, что в этой стране израильская военщина всегда будет актуальна, поэтому дружить надо со всеми.
Она оказалась права. Вчерашние чиновники городской администрации очень быстро стали оппозицией, а антисемиты из подвалов переехали в солнечные кабинеты администрации. Кто-то из них запомнил жест доброй воли Эдуарда Гамакова.
Додик оказался в мэрии.
Дочь Наташа любила отца, но не уважала. Росла послушным ребенком, однако, по всем правилам педагогической науки, внимала не словам родителей, умным и правильным, а их реальным поступкам. Ничто не выдавало в папе мужчину, способного принимать самостоятельные решения. Их принимала мама. Его карьера, его профессиональные достижения – это ее достижения. Выбор блюд на ужин – ее выбор. Выбор фильма, на который можно отправиться всей семьей – ее выбор, преподнесенный так, будто решение принял отец. Все прекрасно понимали, как устроена жизнь в их маленьком мире, но папа отводил глаза, а мама пожимала плечами.
Однажды Наталья, едва отметившая восемнадцатый день рождения, решилась заговорить. – Мам, ты всегда утверждала, что за успешным мужчиной обязательно стоит женщина.
– Именно так. Ты не согласна?
– Отчасти. Меня вот что интересует: кто же тогда стоит за мужскими неудачами? Никого нет?
– Не понимаю, о чем ты?
– Ты все прекрасно понимаешь. Мы привыкли к мысли, что именно тебе папа обязан всем, что у него есть. Но кому он обязан своим сердечным приступом и ежедневной потребностью в выпивке?
– О чем ты?
– Перестань. Не делай вид, что ничего не замечаешь. Папа много работает, много зарабатывает, строит дом и ухитряется не подличать. Сидеть на муниципальном заказе, иметь отношение к распределению бюджетных средств и – не красть? Это почти аномалия. Но скажи, почему ему так паршиво? Почему он все чаще запирается в кабинете и молчит, когда его спрашиваешь о делах? Ты не хочешь подумать об этом и при случае разделить ответственность?
– Ответственность за что?
