Наконец я заставила себя подняться: дел было полно. Приняв душ — для ванны времени решительно не оставалось, — я прошла на кухню. Заглотнув средней паршивости завтрак и выпив пару чашек восхитительного кофе, я начала собираться. Едва я успела натянуть кожаные «дудочки» и синий, грубой вязки джемпер, как раздался звонок в дверь.
«Кого это несет в такую рань?» — не слишком гостеприимно подумала я, направляясь в прихожую. Заглянув в «глазок», я увидела до боли знакомую пропитую физиономию соседа.
— Чего тебе, Коля? — нехотя, но без раздражения спросила я через дверь.
— Тань, открой, поговорить надо, — голос Николая был невеселым и заспанным.
Я открыла дверь, догадываясь, что ему нужно.
— Деньги? — не очень любезно предположила я.
— Танек, двадцать рубликов до четверга, — глаза Коли живо напоминали жалостливо-красные зеницы мастино неаполитано.
— Знаю я твои «до четверга»! — усмехнулась я. — Лучше скажи: после дождичка в четверг.
Тем не менее я порылась в куртке и, выудив из кармана две десятки, протянула их заметно повеселевшему Коле.
— Че-то машины твоей не видно, — Коля явно хотел поговорить.
— В ремонте, — сухо сказала я. — Ну, у меня дел полно. — Я уже хотела было закрыть дверь, как Коля, почесав затылок, поднял на меня невинный слезящийся взор, который бывает только у непросыхающих пьяниц.
— Тут к тебе вчерась трое мужиков приходило, здоровые дядечки. Звонили, а я как раз спускался, думал денег у тебя занять. Тебя-то не было. Звонили, значит, они, звонили, а потом ушли…
— Как они выглядели?
Коля хитро сощурил глаза.
— Один, который поменьше, — в коричневой куртке такой, ну, знаешь, на меху. Лицо у него, ха-ха, чем садятся на крыльцо, глаза волчьи такие, шныр-шныр. — Коля задействовал всю имевшуюся в его арсенале мимику. — Он че-то тихо сказал другому парню, тому, который в пальто был, аж до пят. Этот тоже не из красавцев, нос — с пол-аршина, во-о! Ни дать ни взять — сынок папы Карло. Какой-то бесцветный, туда-сюда крутится, точно заноза в жопе.
Коля скрипуче засмеялся, и его деревянный смех тут же перешел в сухой кашель.
— А третий? — нетерпеливо спросила я.
— А третьего я толком не разглядел… Одет он был так себе, обшарпанный какой-то, пальтецо коротенькое, серенькое, в руке — «дипломат» дерматиновый.
Было понятно только то, что к таинственной мужской троице, посетившей меня, Коля особой симпатии не испытывал.
— Ты че, их не знаешь? — недоверчиво посмотрел на меня он.
— Представь себе, нет. Но все равно — спасибо!
— Рад служить! — точно ярмарочный шут салютовал мне Коля.
* * *
По дороге к Светке я думала, что это за странная троица? Судя по Колиным описаниям, я решительно не знала ни одного из них, и даже не могла предположить, что могло их привести ко мне. На потенциальных клиентов они не похожи, уж больно разномастно они были одеты, да и мои клиенты обычно обращаются ко мне предварительно по телефону.
Что касается моих подозрений насчет Абрамова, то мне казалось все менее и менее вероятным, что он причастен к убийству Грушина. В свете последних событий можно даже было сделать вывод о том, что смерть Грушина была ему невыгодна, потому что она фактически развязывала руки Вайсману и его браткам.
Кто бы мог подумать, что тот лощеный и вежливый франт, которого я случайно встретила у Светки, и его щупленький дядя заправляют всей этой мафиозной кухней!
Но все-таки мне представлялось сомнительным, чтобы этот криминально-родственный союз имел прямое отношение к убийству в сауне. Скорее всего, узнав об убийстве (в качестве информатора мог выступить тот же Абрамов), Вайсманы использовали этот факт и поторопились разделаться с женой Грушина, чтобы стать полными хозяевами «Юпитера».
Кто же тогда убил Грушина? Реально я могла подозревать лишь тех, кто был в сауне в тот злополучный вечер. Я вспомнила о Говорковой. Ее ложь наверняка преследовала какую-то цель, просто так люди не врут. Достаточно было опросить всех участников вечеринки в сауне, чтобы кое-кого из них поймать на лжи.
Вообще, если даже в течение некоторого времени общаться с лжецом, рано или поздно он себя обязательно выдаст. Мир для лжеца — это необозримое поле для произвола, царство безответственности. И точно с такой же легкостью, с какой он выбирает очередной лживый проект, он попадается на собственный крючок. Ему мстит сама реальность. Люди из органов знают это и успешно используют в своей нелегкой работе.
* * *
На набережной Космонавтов было безлюдно и уныло. Волга спокойно лежала под панцирем льда, как старая черепаха. Только щебетанье ранних пташек, вернувшихся на родину, нарушало серое безмолвие.
Во дворе дома Вайсмана стоял милицейский «уазик», вдоль которого деловито прохаживался милиционер в бронежилете и защитном шлеме. Не иначе как по Ромину душу пожаловали. Пристроившись невдалеке, я достала сигарету и закурила.
Минут через десять в дверях дома появился Вайсман под конвоем дюжих охранников с автоматами на изготовку. Роман был в пальто нараспашку и без головного убора. Ожидавший у машины милиционер торопливо открыл заднюю дверцу и встал рядом. Охранники без особой любезности затолкали Вайсмана внутрь, и дверь за ним с грохотом закрылась.
Я не стала дожидаться, пока они отъедут, вышла из машины и направилась в дом. Светка, открывшая мне дверь, была в коротком шелковом халате и мягких шлепанцах на босу ногу. Глаза ее были красными от слез.
— Ой, Танька, — она шмыгнула носом, — хорошо, что ты приехала. У нас здесь такое творится! Романа только что забрали в милицию. Прямо тридцать седьмой год какой-то. Да проходи ты, что у порога-то встала?
Я скинула куртку и прошла вслед за Светкой в комнату, всю обстановку которой составлял набор мягкой мебели да огромный телевизор на подставке.
— Я приехала машину вернуть…
— Что? — непонимающе уставилась на меня Светка. — Ах, да, — она вяло взяла протянутые мной ключи.
— Спасибо, — сказала я, отдавая себе отчет в том, насколько нелепо прозвучало, должно быть, для Светки это «волшебное» слово.
— Машина, машина, — бессмысленно повторяла она и вдруг, как бы спохватившись: — Надо же что-то делать, куда-то ехать, у тебя же есть знакомые в органах? — Ее голос звучал настойчиво, почти требовательно.
— Ничего делать не надо, — твердо сказала я, — твой Роман — мошенник и убийца, радуйся, что так легко отделалась, неизвестно, что еще могло случиться. Ты меня понимаешь? — Я строго посмотрела на оторопевшую подругу, которая как заведенная качала головой из стороны в сторону.
— Чушь! — встрепенулась она. — Ты не знаешь его! Он добрый и ласковый… Боже мой!
Она заревела.
