Проснулась от того, что над ухом мое маленькое домашнее животное исполняло голодную жалобную песню. За окном было уже темно, и я включила на кухне свет, отправившись за едой для малыша. Свет неприятно резал глаза, хотя после сна мне как будто стало получше.
«Надо бы пристроить его куда-нибудь, — размышляла я, отрезая котенку кусок колбасы, — а то помрет с голоду с такой хозяйкой». Я потрепала кота по загривку, и тут в комнате заверещал телефон. Именно заверещал, потому что звуки мне тоже казались чересчур резкими. К счастью, известие оказалось приятным. Дима Тимошенко сообщил, что я могу забрать свою машину.
— Стекло лобовое поменял, рулевую выправил, клапана отрегулировал… — отчитался он. — Весь день возился!
Если бы я не знала Диму, подумала бы, что он набивает себе цену. Но Тимошенко просто очень ответственно подходил к любой работе.
— Родина тебя не забудет, — пообещала ему я. — Завтра с утра подъеду.
— Знаешь, тебе крупно повезло, что осталась жива, — еще раз подчеркнул Дима и напоследок посоветовал: — Придумай наконец какой-нибудь способ так построить свою жизнь, чтоб иметь меньше врагов.
— А ты не в курсе, что мозговые пролежни мешают думать? — самым серьезным тоном спросила я и услышала в ответ здоровый мужской смех.
Теперь нужно было отзвониться Самохваловой.
— Как самочувствие, Катерина? — поинтересовалась я, когда услышала голос бывшей одноклассницы.
— Нормально, — вяло ответила она. Затем поведала о звонке из больницы и о том, как она полдня выясняла отношения со своим морально неустойчивым Рудухиным. Меня, честно сказать, мало интересовали эти «животрепещущие» подробности, и я повернула разговор в другое русло.
— Ты знала о деньгах, которые Маштаков давал в долг твоему отцу?
— Знала. На эти деньги отец сделал операцию в Москве. А что, это как-нибудь относится к делу?
— Все в этой жизни куда-нибудь относится, — на манер Тимошенко уклонилась я от ответа. Потом сразу, во избежание новых вопросов, торопливо пожелала Катьке спокойной ночи и повесила трубку.
Остался последний звонок. Трубку долго не хотели брать, наконец мой слух порадовал знакомый раскатистый бас.
— Ужель та самая Татьяна? — Гришкиному удивлению не было предела. — Как дела, старушка?
Мы обстоятельно поговорили о делах, об общих знакомых.
— У меня к тебе просьба, — под занавес беседы заявила я.
— Так и знал! — в его голосе послышались нотки досады. — Нет чтоб просто так позвонить…
— Ну не обижайся, Гришуня! — открыто подлизывалась я. — Ты же знаешь, как я занята…
— Слабая отговорка. Ладно, чего уж там. Выкладывай, пока я добрый!
— Мне нужна плавиковая кислота.
Мои «скромные» запросы его удивили:
— Ого! Меня под суд за это не отдадут?
— Ты же знаешь, я чисто работаю.
Гриша вздохнул.
— Не спрашиваю зачем — все равно не скажешь. Будет тебе по слову твоему, — глубокомысленно изрек он.
— Я твоя должница.
Своеобразный книжный стиль общения Гриши-геофизика смешил меня.
— Моя бескорыстность меня погубит, — вынес он себе вердикт.
Мы договорились, что как только Гриша достанет просимое, тут же даст мне знать.
* * *
Утром в сопровождении Димы Тимошенко я осматривала свою машину. Помытая, блестя новым лобовым стеклом, выглядела она безупречно. Мне предстояло сегодня исполнить второй дубль — доехать туда, куда не смогла в прошлый раз. Расплатившись с Тимошенко, который на прощанье пожелал мне дожить до старости (исполнения чего я лично сильно сомневаюсь), выехала со станции, с ослиным упрямством намереваясь достичь поставленной цели.
Но на этот раз поездка прошла безмятежно. Я скользнула взглядом по тому месту, где в сугробе отпечаталась «морда» моей «лошадки». А ведь это поле могло стать моим последним пристанищем.
Деревня с разнокалиберными домишками и петушиными криками отдавала размеренностью, которой не было места в моей жизни. Я не стала искать в записях адрес, а просто догнала мужичонку в шапке-ушанке, который трусил на своей кляче, тащившей воз сена, и спросила, где живут Ветлугины. Он мне тут же указал направление, и уже через пять минут я притормозила у большого кирпичного дома.
Калитка была снабжена звонком, что было немаловажно, так как из-за забора на меня щерилась кавказская овчарка немыслимых размеров. Навстречу мне вышла приятная, рубенсовских форм женщина и недоуменно на меня уставилась. Я предварила ее вопрос.
— Галина Ивановна, я от вашей племянницы Кати.
Лицо женщины сразу подобрело.
— А я уж думаю, шмыгают тут городские, все вынюхивают, высматривают…
Она загнала собаку в конуру и пригласила меня в дом. Уже в сенях мне в нос ударил запах свежего коровьего молока, подстегнув мой неуемный аппетит.
На этот раз я не стала конспирироваться и сразу сказала, кто я и зачем здесь. При тех специфичных вопросах, которые я собиралась задать, — это имело больше смысла, чем любая ложь, какую я могла бы придумать. Как только женщина услышала мое утверждение, что Василий Иванович ушел из жизни с чьей-то помощью, тут же по-деревенски запричитала и закудахтала.
— Мне ведь тоже показалось это странным! Вася был таким отменным грибником! Мы родились с ним в деревне, он эти грибы с самых соплей собирал! Да и в этот раз я сама помогала ему на нитки их сажать, все белые грибы — один к одному.
— Но ведь ложные белые грибы бывают? И они очень похожи на съедобные? — поинтересовалась я, как первоклашка, совершенно не разбирающаяся в этом виде растительности.
— Разумеется, есть. В народе его называют дьяволов гриб, и отличается он от белого только легкой желтизной у основания ножки. Этот гриб гораздо ядовитее обычной поганки.
— Скажите, Галина Ивановна, как вы с братом собирались делить квартиру матери? — переключилась я на другую тему, боясь услышать длинную лекцию о съедобных и несъедобных грибах.
Она махнула рукой.
— Да как делить! Никак! Когда мать померла, мы с Васей договорились, что квартира отойдет ему, а мне он отдаст деньги, которые выручит за коммуналку. Я сама на это пошла, — уточнила женщина. — Регина пыталась меня отговорить — все же по деньгам я в проигрыше оставалась. А Вася, тот сразу согласился. Да ты подумай сама: дом у меня здоровый, в нем только я и муж. Детей у меня нет, заботиться не о ком. А Вася и так всю жизнь в коммуналке промыкался, хоть на старости лет пожил бы по-челове — чески…
Глаза у Галины Ивановны оказались на мокром месте, она вынула из рукава платок и начала промокать катившиеся слезинки. Но продолжала рассказывать, не останавливаясь на переживаниях:
— На эти деньги я бы скотину купила… Да муж вон пасекой хотел заняться. А что нам еще нужно-то?
