— Да, но, когда ты стала ей подмаргивать, ты ведь еще считала ее убийцей, так? Я боялась, Талызин за твои подмаргивания пришьет тебе попытку ввести следствие в заблуждение или еще что-нибудь подобное, по крайней мере, разозлится, а он совсем наоборот.
— Что значит — наоборот?
— Ему очень понравилось. Я бы даже сказала, он впал от тебя в сентиментальное умиление. Вот уж в жизни бы не подумала, что ему это свойственно! Это значит, ты проняла его крепко. Я, наверное, совершаю бестактность, но хочу сказать, что вы с ним прекрасно дополняете друг друга.
— Во-первых, — выпалила Вика, — я что-то не замечаю, чтобы он за мной ухаживал. Цветы не считаются — они режиссеру, а не женщине. Во-вторых, такого, как Сашка, мне больше не найти, даже слушать про это смешно! А в-третьих, я не собираюсь приводить сыну отчима, тем более, у него сейчас переходный возраст.
— А вот он бы как раз не возражал, — заметила Марина, оглянувшись на дверь.
— Не бойся, он спит как сурок. Глупости говоришь! Все дети возражают против новых браков родителей.
— Ну, твой Лешка — это вовсе не все, твой Лешка — феномен. Я таких замечательных детей и не встречала никогда! Вот ведь парадокс! Одни родители целыми днями занимаются воспитанием по научным методикам, а получают инфантильных эгоистов, а ты, казалось бы, вообще ребенка не воспитуешь, а вырастила такого шикарного парня. Заранее завидую его будущей жене. Вот уж, кому повезет, тому повезет!
— Погоди! — прервала Вика, которую интересовала конкретика, а вовсе не абстрактные рассуждения. — Так ты почему решила, что Лешка был бы не против?
— А мы с ним обсуждали эту тему, — безмятежно поведала Марина. — Он считает, ты нуждаешься в сильном мужском плече, поэтому, если б для тебя нашелся порядочный мужчина, было бы очень здорово. «Я, конечно, стараюсь, как могу, — добавил он, — но до папы недотягиваю». Ну разве не потрясающий ребенок? Я уж не говорю про то, какой он варит борщ.
— Я действительно совершенно им не занимаюсь, — со вздохом констатировала Вика. — Стыдно, да?
— В этом деле главное — результат, — утешила подруга. — Ладно, вернемся к нашим баранам. То есть к козлу.
— Сосновцеву?
— Вот именно. Короче, если он упрется по поводу моей пьесы, значит, не судьба. Было бы странно, если б ради пьесы ты пожертвовала студией, в которую вложила столько сил.
— Да, — горячо воскликнула Вика, — но не ставить же мне действительно «Ромео и Джульетту»? Позор один! Ну какой из Дениса Ромео?
— Ну, этакий, слегка заторможенный, — съязвила Марина. — Это будет новая, оригинальная трактовка образа. Кстати, я и не подозревала, что у Дениса столько амбиций. Казалось, он знает цену своим способностям, и вдруг уцепился за роль Ромео, как репей за собачий хвост.
— Да, я тоже удивилась. Денис вообще меня разочаровал. Другой на его месте после всего, что она для него сделала, на руках бы Дашеньку носил, а он еще и выкаблучивался: видите ли, как она посмела его заподозрить… А почему бы и не заподозрить — ведь выдавать она его не собиралась!
— Да, но, если предположить, что он действительно виноват, она своим неловким вмешательством скорее ему навредила, а ему это, конечно, не понравилось бы.
— Виноват?
— Нет, я не уверяю, что это обязательно так, но и отметать это предположение причин никаких нет. В день убийства он поругался с Преображенским, это установленный факт.
— А кто не поругался?
— Ты права, все поругались. И тем не менее… Ссора у них была, а Денис, как выяснилось, куда самолюбивее и обидчивее, чем мы предполагали. Обозлился да вызвал Преображенского в подсобку, предварительно подпортив блок. Кстати, он сам его устанавливал, так что в механизме разобрался. А теперь нервничает и подставляет неповинных людей вроде Галины Николаевны, лишь бы запутать следствие. Даша не зря его заподозрила. Уж она-то знает своего жениха лучше, чем кто бы то ни было другой, и заметила в его поведении странности. Да и мы обе их заметили!
— Но он же посмотрел ей в глаза и поклялся, что не убивал, — напомнила Виктория Павловна.
— Ну и что? — подняла брови вредная Марина.
— Послушай, — спросила Вика, — неужели ты ему не поверила? Если честно.
— Если честно, то поверила. В тот момент он показался мне совершенно искренним. Но я ведь могу и ошибиться! Ну успокойся, успокойся! Есть кое-кто и поподозрительнее твоего любимого Дениса.
— И кто? — с негодованием осведомилась Виктория Павловна. — Надеюсь, не Дашенька?
— Нет, Дашеньку я после этой истории подозревать не могу. Зато мне покоя не дает Кирилл.
— Кирилл? А он-то чем тебе не угодил? Сидел, слова не проронил.
— Да, сидел тихо, словно мышь под метлой. Слишком тихо! Вот подумай сама. Мы поняли, что Евгений Борисович в день премьеры решил вывести из равновесия каждого из нас. Видимо, это требовалось ему для эмоционального настроя. Сперва он задушил Наташиного котенка, о чем она честно рассказала следствию. Потом пригрозил испортить тебе и мне творческую карьеру — и мы тоже без особого принуждения признались в этом Талызину. Еще он грозил уволить Тамару Петровну, что тоже общеизвестно. Дальше — про то, что люди пытались скрыть. Например, жене он пригрозил разводом, Дениса хотел убедить, что женится на Даше, а к самой Даше грязно приставал. Все это не слишком приятно, однако понятно. Эти люди не афишировали своих конфликтов, но, припертые к стенке, не отрицали, а сумели достаточно разумно объяснить, почему якобы не приняли конфликта близко к сердцу. Однако есть два человека, которые повели себя совершенно иначе. Первый из них — мой любимец Сосновцев. Наташа твердо убеждена, что в антракте он ссорился с ее дядей, и, полагаю, права. По крайней мере факт спора он вынужден был признать, но тут же придумал совершенно неправдоподобную сказку о том, что просто слишком уж горячо восхищался талантом новоиспеченного друга. Детский лепет, правда? Для Преображенского никакое восхищение не было слишком горячим, любую его меру он принял бы со спокойным достоинством.
— А ведь точно, неправдоподобно! Преображенский, он такой.
— Встает вопрос — почему одни признались в конфликте, а другие нет?
— Почему?
— Потому что причина конфликта могла быть такова, что в ней опасно признаваться. Она такова, что вполне могла толкнуть человека на убийство. Логично?
— Конечно! — обрадовалась Вика. — Ну конечно, Сосновцев! Если кто и убил, так точно он.
Это было бы оптимальным вариантом. Директора посадят в тюрьму, и он перестанет ставить студии палки в колеса!
— Но, к сожалению, — продолжила Марина, — я никак не найду для него мотива.
— Да чего проще? Обиделся, что Преображенский его изображал. И Наташа это подтверждает!
— Обидеться-то он обиделся, но убить за это не в его характере. Вот смотри, как он поступил со мной: подумал хорошенько и нашел способ отомстить, не подвергая себя ни малейшему риску. Это, похоже, для него характерно — действовать осторожно и исподволь. Если он и мог бы убить, то не сгоряча и не в обиде, а хладнокровно, защищая свои материальные интересы. Например, если бы Евгений Борисович узнал о его финансовых махинациях и пригрозил выдать милиции.
