– И еще… я хотел спросить…
– Спрашивай! – я взяла в руки ручку. – Я постараюсь ответить на любой твой вопрос.
– Смерть Марка как-то связана с этим роликом?
Я поставила ручку на острие, она упала и покатилась к краю стола. Я перехватила ее и посмотрела Никите прямо в глаза:
– Честно?
Он кивнул.
– Я не знаю… Я просто узнала о смерти Марка – и все. Все мои мысли спутались. Как так получилось? Почему? Будем считать, что твой вопрос открыт, но на него пока нет ответа.
– Я понял. – Никита нахмурился и прибавил: – Я постараюсь восстановить наш ролик.
– Да… – я с горечью улыбнулась. – Спасибо. Постарайся, пожалуйста.
Ластик, найденный мною у Гришиной двери, не шел у меня из головы. А если это Никита? Если он одним махом убрал Марка и напал на Гришу, а до этого напал на меня? Что тогда?..
Вопросы эти были просто дурацкими, они мне очень не нравились. Я сердито засопела и волевым усилием заставила себя сосредоточиться на текущих делах.
На следующее утро, ближе к десяти часам, в кабинет заглянула Ирочка. Вид у нее был виноватый.
– Там к вам… пришли… – она махнула рукой.
– Я же просила: ни с кем меня не соединять, никого не пропускать ко мне.
– Это мать Марка, Ирина Алексеевна.
– Ирина Алексеевна?! – маму Марка я видела всего один раз в жизни. В памяти мелькнула женщина с интеллигентным лицом, седыми волосами и печальными глазами. Отец Марка умер, когда ему было двенадцать лет, и мать воспитывала его одна. – Хорошо. Проси ее. Приготовь чай.
Ирина Алексеевна была очень бледна. Она вошла, слегка пошатываясь.
– Ирина Алексеевна! – кинулась я к ней. – Я бы сама к вам приехала, если бы вы мне позвонили! Я просто думала… простите… это все так неожиданно…
Она сжала мою руку.
– Это вы меня простите… я должна была вам позвонить… предварительно… поставить в известность о своем приезде…
– Нет-нет, все нормально. Вы чаю хотите?
– Нет… Марк… – она запнулась. – Я не могла поверить, подумала, что это какая-то чудовищная ошибка! Что сейчас мне позвонят и извинятся за ложное сообщение. Но потом… когда до меня дошло, что это правда… – она замолчала и уставилась пустыми глазами куда-то прямо перед собой.
– Садитесь, пожалуйста, – тихо сказала я, придвигая стул. – Может быть, выпьете чаю…
Она ничего не ответила. Вздохнула и тихо заговорила:
– Вы знаете, Влада Георгиевна, часто нам кажется, что снаряд дважды в одну воронку не попадает. Но получается, что это не так. Сначала жизнь отняла у меня мужа. Мужчина в расцвете сил – ему еще и сорока не было, – умер от рака, угас как свечка, за несколько месяцев, у меня на руках. Чего мы только не делали – и к научным светилам ездили, и к народным целителям ходили, и все – зря.
Я думала, что просто свихнусь! Ведь мы с мужем поженились, еще будучи студентами, и думали, что нас ждет долгая счастливая семейная жизнь. Мы оба были учеными, но вскоре мне пришлось оставить карьеру. Марк часто болел, муж учился в аспирантуре, и мне пришлось везти на себе весь дом. Мы посчитали, что одного ученого для нашей семьи вполне достаточно. Мы прошли через все круги ада… Сначала мы жили вместе с родителями мужа и его престарелой бабушкой, которая постепенно выжила из ума. Она… считала, что Марк – соседский ребенок, и при каждом удобном случае старалась выставить его за дверь. Мне приходилось ни на минуту не упускать сына из поля зрения. Потом нам дали комнату в коммуналке и только через несколько лет – квартиру. Мы даже не успели насладиться этим счастьем, как Костя заболел и вся жизнь пошла под откос…
Вошла Ирочка с подносом, на котором стояли две чашки чая. Я сделала ей незаметный знак рукой, она неслышно приблизилась и поставила чашки на стол.
Ирина Алексеевна вскинула на нее глаза и поблагодарила легким кивком головы. Ирочка удалилась.
– О чем это я? – спросила она. – Ах, да! О болезни Кости! Не буду вас утомлять долгим рассказом, но в итоге мы с Марком остались вдвоем. Я работала в библиотеке научным сотрудником, зарплата у меня была маленькая. Мне пришлось заняться репетиторством, преподавать русский язык и литературу, а также английский и французский – я неплохо знала языки. Короче, я кое-как вытянула Марка, дала ему образование. Сначала он прыгал с работы на работу, я уже начала было думать, что мой сын – хронический бездельник и не способен долго задерживаться на одном месте, но, когда он устроился работать к вам, я подумала… что все не так уж плохо и жизнь налаживается… – она замолчала. – Но я пришла сюда не затем, чтобы рассказывать о своей жизни… – уголки ее губ дрогнули. – Я пришла потому, что меня допрашивал капитан Ершов. Он… он считает, что Марка убил кто-то из его близких… из своих…
Я вся подобралась.
– Ирина Алексеевна! Не принимайте слова капитана Ершова слишком близко к сердцу – у него работа такая, в конце концов: всех подозревать, выдвигать различные версии. Кажется, это так и называется на их языке: версии, улики, неопровержимые доказательства… Это просто их работа. – Я старалась, чтобы мой голос звучал спокойно. Не хватало еще усугубить горе его матери сообщением, что, возможно, ее сын – подлец и вор… Тем более что убедительных доказательств на этот счет у меня не было.
– Я все понимаю. Но… – Ирина Алексеевна опустила голову. – Марк действительно в последнее время сильно изменился. Действительно… Я не сказала об этом капитану Егорову. Не захотела… А вам… – она снова замолчала. – Вы не подумайте, что я сошла с ума или что-то в этом роде… Я давно уже хотела прийти к вам и поговорить. Но не успела… – Ирина Алексеевна достала из сумки белый платочек и поднесла к глазам.
– Валерьянки вам накапать немного? У нас есть…
– Нет. Я справлюсь… Я хорошо знала своего сына. Он жил отдельно, но между нами всегда были теплые отношения, мы с ним хорошо понимали друг друга. Я чувствовала Марка, понимала его настроение; по одному его виду я могла определить – хорошо ли у него идут дела или не очень. Марк стал другим, и я долго не могла понять, в чем дело. Потом я догадалась – у него проблема с женщиной. Он серьезно влюбился. Мой сын всегда относился к женскому полу с излишним легкомыслием, за что я его, естественно, ругала. Не то чтобы мне хотелось поскорее «передать» его в чьи-то заботливые руки, нет, я никогда не давила на него в этом вопросе, но из-за его легковесности и цинизма мне часто становилось не по себе. И вот только лишь по косвенным признакам я поняла, что в этот раз мой сын – пропал! Когда я попыталась расспросить его об этой девушке, неожиданно услышала резкую отповедь: «Отстань!» Хотя прежде мой сын никогда не разговаривал со мной таким тоном… Я решила не трогать его. Подумала: придет время, и он сам поделится со мной… Но дальше – больше… Марк стал каким-то скрытным и… чужим. Я не узнавала своего сына, меня это пугало и настораживало. Скажу больше: мне стало по-настоящему страшно, но я решила, что накручиваю сама себя, делаю из мухи слона. Обычно, когда Марк приезжал ко мне, он расслаблялся, шутил… Дурачился. Но в последнее время он был просто сам не свой. Я думала, это из-за девушки. Но потом мне показалось, что все гораздо хуже… Он говорил о том, что на работе его недооценивают, цепляются к нему, не дают развернуться. Мне эти разговоры очень не нравились, я попыталась выяснить: что происходит. Но мой сын ушел в глухую оборону, и это не понравилось мне еще сильнее… Пару раз я подслушала его телефонные разговоры. Звонили ему на сотовый, и он уходил с телефоном на балкон или в туалет. Что-то встревожило меня, подтолкнуло и я… подслушала. Прильнула ухом к двери ванной комнаты… – Губы у Ирины Алексеевны вновь дрогнули. – Он говорил быстро, отрывисто… что-то о деньгах… что этого мало, ему, мол, недоплатили. Потом он рассердился и почти перешел на крик, но внезапно осекся… Он называл своего собеседника генералом, и я почему-то решила – это как-то связано с военными. Марк во что-то вляпался, подумала я…
