Ада замолчала и подняла на меня взгляд, полный ненависти:
– Я не хотела ее убивать, но пришлось. Я не могла допустить, чтобы мой план сорвался… Я решила ее тело к реке перетащить – она недалеко протекала – и там утопить. Но потом я подумала, что это опрометчивый шаг. Если тело всплывет, начнут расследование: что да как. И я ее закопала. Почти всю ночь копала. А утром поехала домой. И тряслась: найдут Ирку или нет? Судя по всему, до сих пор не нашли. Так она в лесу и истлела… прости меня, господи. – И она размашисто перекрестилась.
От этого жуткого рассказа меня затрясло…
Ада закашлялась. Кашляла она долго, потом сплюнула на землю.
– Что еще ты хочешь узнать? Все? А теперь выметайся отсюда. Мой сын уже в земле гниет, а твой еще жив – вот что ненавистно. Надо было сразу его убить. Но мягкотелая я все же была, не решилась. Это уже когда Ирку грохнула – ожесточилась. Как боевое крещение прошла.
Мои зубы стучали.
– Т-ты… т-ты…
Я приблизилась к ней.
– Убьешь? – насмешливо протянула старуха. – Тю-тю. Кровь жидка. Как и у твоего папаши. Телок был…
Я не удержалась и ударила ее. Расчетливо. Наотмашь. Она дернулась и впилась в меня злым взглядом.
– Я… я… убью тебя, – выдавила я.
– Тише… – Витя схватил меня за руки. – Тише…
– Недолго твоему сынку живым-то быть, – усмехнулась Ада. – Недавно тут один молодой человек приезжал. Очень тобой и твоими делами интересовался. Все расспрашивал меня о тебе: то да се. Я ему все и выложила как на духу. Про ребеночка твоего, которого мы в детдом подкинули. А про то, что Ирку я убила, – ничего не сказала. Только обмолвилась, что пропала она после того дня. И все. Ни к чему ему такие подробности знать. – Я замерла. – Деньги он мне в руки совал. За информацию эту. Да не понял он, что мне деньги теперь без надобности. Я спросила его, зачем ему это все. Он как понял, что ненавижу я тебя лютой ненавистью, так и выложил мне: прищемить тебя хотят. И серьезно. Когда я поняла, что несладко тебе придется, так и рассказала все в надежде, что жизнь твоя теперь адом будет.
– В какой детдом вы отдали моего сына? – раздельно спросила я.
– Не скажу тебе.
Стиснув зубы, я размахнулась.
– Я убью тебя, гадина, и никогда об этом не пожалею. Сейчас я достану электрошокер… и прижгу тебя. Ты будешь мучиться, старая сука, пока не скажешь мне, куда ты дела моего сына… Куда? И терять, как ты понимаешь, мне уже нечего…
Я сунула руку в сумку.
Ада вытаращила глаза, посинела, открыла рот и захрипела.
Голова ее дернулась и свесилась набок.
– Мертва! – констатировал Витя, избегая смотреть мне в глаза.
– Т-ты уверен? – выдавила я. Мне хотелось подскочить к Аде и трясти ее за плечи. Трясти до тех пор, пока ее лживые глаза не откроются и она не скажет то, что меня интересует больше всего, – где мой сын…
– Уверен. Я столько повидал смертей, что за эту могу ручаться.
Я стояла, как в столбняке. Витя положил мне на плечо руку, и этот жест вывел меня из оцепенения.
– Пошли! – негромко сказал он. – Ты же не хочешь, чтобы сюда прибежали люди и уволокли тебя в каталажку?
Мы быстрым шагом направились к забору. Витя сцепил руки и подсадил меня наверх: я перекинула ноги через забор и спрыгнула по ту сторону.
Мы шли и молчали. Я была ошеломлена, нет, просто раздавлена случившимся. Только подумать: мой секрет все это время знала Ада! И почему я раньше не догадалась приехать в родной город и хорошенько тряхнуть ее. Более того, в моей голове ни разу не возникла мысль, что она могла быть как-то причастна к исчезновению моего сына и смерти Зябликовой. Почему я никогда не допускала такую возможность, казнила я себя. Почему?
– Не грызи себя, – догадался Витя. – Толку мало, хлопот много. Сделанного все равно уже не воротишь. Надо думать, что делать дальше.
От этих простых слов, как ни странно, мне стало легче. Может быть, подсознательно я ожидала от него именно этих слов?
Солнце постепенно клонилось к закату. Небо было ясное с легкими кучевыми облачками.
На душе была горечь, от которой – и я это хорошо понимала – мне не избавиться, пока я не найду Кирюху. Вот только как его разыскать?..
– Я хочу выпить.
– Не надо!
– Я хочу выпить, – повторила я, остановившись посреди улицы. – Если хочешь, проваливай на все четыре стороны и оставь меня в покое.
– Оля! – Витя шагнул ко мне, и через минуту я уже рыдала у него на плече злыми бессильными слезами.
Мы зашли в какое-то кафе, и там я опять выпила две рюмки водки, но опьянения не почувствовала. Мы вернулись в квартиру Витиной бабки, и там я мгновенно провалилась в тяжелый сон, а проснулась оттого, что Витя сидел в кресле и курил. Огонек сигареты едва был заметен в полной темноте.
– Не спишь? – приподнялась я на локте.
– Нет. Думаю.
– Давай думать вместе. – Я встала, прошлепала босыми ногами по полу и плюхнулась в соседнее кресло.
Он протянул мне сигарету и зажигалку. Я закурила.
– Что надумал?
– Cлушай! На самом деле тебе зацепок дали кучу. Только надо с умом ими воспользоваться.
– Каких зацепок? – а у самой сердце захолонуло.
– Сама посуди. Во-первых, время… Ада упомянула, что они ехали часа три. Во-вторых – шли лесом. А в-третьих – река. По-моему, этого достаточно, чтобы вычислить местонахождение детдома. Взять карту и прикинуть…
– Витя! – кинулась я к нему. – Витя!
Я яростно потушила сигарету в пепельнице.
– Иди ко мне…
– Может быть, лучше…
– Да иди же…
В эту ночь мне нужно было забыться, отвлечься от всего, что свалилось на меня в этот день. И мужчина рядом – немногоcловный, готовый прийти на помощь, – как нельзя лучше подходил для этого.
Его тело, крепкое, поджарое, двигалось с моим в унисон, и я обхватывала его руками, прижималась к нему до судорог, до дрожи, я хотела, чтобы моя голова была ясной и пустой и чтобы – никаких мыслей. А завтра… завтра будет другой день. И новый кошмар, и новая надежда. И я была благодарна Вите, что он был со мной, что он помогал мне.
Потом мы лежали, отдыхая, и Витя сказал, глядя в потолок и обнимая меня одной рукой:
– Все будет хорошо, вот увидишь.
– Спасибо тебе за все…
– Да брось. – И он легонько нажал мне на кончик носа. – Главное, нос не вешать и не терять веры, даже когда хреново по самое «не могу». Видел я таких на войне: стоит струхнуть – как смерть настигает тебя. Ей-богу, какая-то мистика. Нельзя думать о плохом – оно и притягивает плохое. Ты меня слышишь?
