…Глаза его так сверкнули, лицо отразило такое торжество, что
Марина подумала: явись перед Сименсом сейчас настоящая ведьма с какой-нибудь
местной Лысой горы – всклокоченная, полунагая, верхом на черном коте или вовсе
на метле, со всеми необходимыми колдовскими амулетами вроде драконьих зубов,
совиных когтей, змеиной кожи и прочего, – он едва ли испытал бы больший
восторг, чем при виде этой куколки, проткнутой булавками.
– Вот как! – хрипло изрек он. – Давно, ох как
давно я этого не видел! Я знал, что в округе появилась ведьма: миледи
предупреждала меня об этом.
Он отвесил полупоклон в сторону Марины, а Джессика
уставилась на нее в полном изумлении.
– Ты знала о ведьме?! Да как же возможно такое?
– Сударыни, для слов сейчас не время, – весьма
непочтительно перебил ее Сименс, но в голосе его звучала такая торжественность,
что девушки сами поглядели на него с почтением. – Я должен немедленно
свершить здесь некоторые обряды.
Сименс выхватил из кармана черный платок и бросил его так
ловко, что он совершенно закрыл куклу, а затем охотник на ведьм поднял то и
другое с полу, но особенным образом: повернувшись к черному пятну спиной и просунув
правую руку за колено левой ноги.
То ли оттого, что Марина увлеклась разглядыванием пируэта,
проделанного Сименсом с ловкостью, поразительной в его массивном теле, но
свидетельствующей о немаленькой сноровке; то ли оттого, что кукла была теперь
надежно завернута, – но она ощутила некоторое облегчение и смогла даже
улыбнуться Джессике, которая тоже выдавила некое бледное подобие улыбки.
Сименс направился было к двери, но тотчас обернулся:
– Что же вы стоите, сударыни? Вам надобно уйти отсюда, а
леди Марион вообще нельзя здесь оставаться нынче ночью, когда начнется охота на
ведьму. Я отведу вас в одну из гостевых комнат и велю немедленно разжечь там
камин.
– Да, – поежилась Марина, – уж пожалуйста,
охотьтесь на эту злодейку без меня.
– Но, наверное, следует предупредить милорда Десмонда, а то
как-то неловко, что мы распоряжаемся без его ведома, – сказала Джессика –
и даже отпрянула, так грозно навис над ней Сименс.
– Никто ничего не должен знать! Никто, ни один человек!
Иначе ведьма здесь больше не появится.
– Вы собираетесь ее здесь стеречь? – робко осведомилась
Марина. – Всю ночь?
– Нет, миледи, – тихо сказал Сименс. – Eсть другое
средство узнать, кто она.
– Да, узнайте, узнайте поскорее, а то я просто умираю от
любопытства! – хихикнула Марина – вернее, попыталась хихикнуть, но из
горла вырвался какой-то жалобный писк. Под напускной бравадою она тщилась
сокрыть страшные догадки, так и раздиравшие разум: кто? кто мог это сделать?
Кому до такой степени она опостылела, что ее обрекли на смерть, запродав ради
этого душу черной нечистой силе? Без участия диавола такие дела не делаются.
Так кто же не убоялся пагубного союза с врагом рода человеческого, лишь бы
извести внезапно объявившуюся в замке «русскую кузину»?..
Чем дольше размышляла Марина, тем более отчетливо
вырисовывались в ее уме два образа. Женщина и мужчина. О женщине ей было даже
вспомнить противно. А при одной только мысли о том, что именно этот мужчина
желает ей смерти, Марина и впрямь хотела умереть.
Яблоко и золотой
– …Ну и как вам понравилась Флора? – обернулась в седле
Джессика.
Марина глянула недоверчиво: неужто Джессика наконец-то
нарушила молчание, в которое они были погружены уже добрый час, пока их кони
двигались медленным шагом, лишь изредка пускаясь ленивой рысцою? Марина хоть
любовалась окрестностями, а Джессика как уставилась на гриву своей лошади, едва
они сели в седла, так и не подняла глаз до этой минуты. Конечно, ей было о чем
подумать…
– Она довольно мила, – отозвалась Марина, не покривив
душой. – По-моему, очень добрая.
Серые глаза, пухленькое бело-румяное личико, льняные
кудряшки, своевольно выбивающиеся из-под чепца, пышный, но ладный стан, ловкие
движения, ослепительная улыбка розового, как мальва, рта – все это и впрямь
лучилось добротой.
С одного взгляда Марине стало понятно, почему Джаспер –
желчный, измученный, озлобленный, недоверчивый – так привязан к Флоре. От нее
так и веяло спокойствием и надежностью, а взор небольших, но очень красивых
серых глаз, обрамленных кудрявыми ресничками, источал поистине материнское тепло
и ласку. При этом Флора выглядела гораздо моложе своих тридцати лет (ведь она
была молочной сестрой, а значит, и ровесницей покойного Алистера). Домик ее
тоже был премиленький: скромный, правда, но добротный, весь обвитый плетьми
вьющихся роз и вечнозеленым плющом. Во дворике стоял колодец с колесом. В
кухне, куда мельком, не сдержав любопытства, заглянула Марина, царила
ошеломляющая чистота. На полу ни пятнышка, котелки, кастрюльки, блюда, чашки –
все бело, все светло, все в удивительном порядке. Каминные уголья пылали в
большом очаге и своим розовым огнем манили приблизиться и согреться. В комнате
тоже горел камин: видно было, что Флоре не приходится считать каждое пенни,
чтобы купить дров!
У огня сидела пухленькая старушка и пряла шерсть на своей ручной
прялочке, то и дело клюя носом, встряхивая головой, снова берясь за работу – и
снова придремывая. Pядом стояла низкая широкая корзинка, в которой лежали
клубочки шерстяных ниток самых разных цветов и разных размеров. Один из них был
больше всех остальных, напоминал голубую кошку, лежащую в окружении голубых,
белых, розовых и серых котят. Центром же этого несколько игрушечного
королевства добрых фей была, несомненно, детская кроватка под розовым кружевным
пологом, там и сям украшенным атласными бантиками: еще одно свидетельство
прочного и постоянного благосостояния дома. И одеяльце, и простынки, и
подушечки – все было новенькое, из дорогой ткани, заботливо сшитое.
– Сударыни? – Флора встретила неожиданных гостий, не
веря своим глазам. – Какая честь! Миледи, прошу к камину. Согрейтесь,
отдохните… Отведайте матушкиного сидра!
Она кивнула в сторону огня. Старушка, дремавшая в кресле,
внезапно встрепенулась, вскинула голову и, отбросив прялку, принялась с
лихорадочной поспешностью наматывать нитки на самый большой клубок, делая
«кошку» баснословно толстой. «Котята» меж тем худели.
Девушки не успели и слова сказать, как хозяйка исчезла,
чтобы через минуту вернуться с кувшинчиком прекрасного сидра. От него исходил
живой яблочный дух, и Марина, прижмурив глаза, закачала головой от
удовольствия: почудилось вдруг, что очутилась на зимней веранде, где в
Бахметеве хранили яблоки. Весь год хранилище было пропитано этим чудесным
сладким ароматом.
