Он узнал историю Десмонда – конечно, не сразу, – а
вместе с этим узнал и самого Десмонда. И многие прежние его предубеждения
сначала поколебались, а потом и вовсе рухнули. Олег считал всех англичан
гордыми и кичливыми, но среди баснословно богатых Чердынцевых Десмонд выглядел
бедным родственником. Знающие этот народ люди говорили, что англичане много
пьют, ведь их холодная кровь имеет нужду в разгорячении. И впрямь – девизом
Десмонда было: «Drink deep or taste not!» – «Пей много или не пей ни капли!»,
однако увидеть его под столом Олегу так и не удалось. А что сентябрем кузен
смотрит… удивляться нечего – ведь в Англии непрестанные туманы, редко-редко
проглянет солнце, а без него худо жить на свете. Вдобавок, если жизнь столько раз
подвергалась опасности, если рухнуло все, ради чего ты рисковал… Тем более
Десмонд не раз и не два доказал своему русскому брату, что военная доблесть и
юношеский разгул зачастую идут рука об руку. По счастью, утомленный жизнью
Чайльд-Гарольд еще не добрался до границ Российской империи вместе со своим
высокородным лордом-родителем – поскольку не был еще написан, – и
высокомерная пресыщенность не стала мировой модою. Десмонд с таким же пылом
предавался удовольствиям жизни, с каким участвовал в делах лиги.
Удальство и разгул тогда почитались достоинствами; шумные, а
иногда и небезопасные развлечения, выходки очертя голову считались делом не
только обыкновенным, но доставляли своего рода славу и давали вес. Скоро все
петербургские приятели Олега были в восторге от недурного собой, образованного,
повидавшего свет удальца-англичанина. С изумлением Олег обнаружил также, что
кузен его – настоящий сердцеед: остроумный, беззаботный, дерзкий. Перед этим
высоченным блондином с насмешливыми голубыми глазами не могла устоять ни одна
женщина! При этом за ним не числилось ни одного публичного скандала или дуэли с
обиженным мужем.
Говоря короче, спустя месяц, много – два после первой
встречи Олегу уже казалось, что кузен его, в общем-то, недурной парень, однако
до крайности раздражало, что он оставался неколебимо уверен: быть храбрым –
значит быть англичанином; великодушным – тоже, чувствительным – тоже… Ну и
прочая, и прочая, и прочая, как пишут в книжках. А ведь сам он был наполовину
русским! Конечно, это английское бахвальство с него постепенно слетело бы,
останься он жить в России, в столицах или в своем нижегородском имении, однако
не судьба была Десмонду задержаться на родине матушки: едва он вошел во вкус
петербургской жизни, как был вызван в английское посольство, где узнал
ошеломляющую новость: он теперь не просто Десмонд Маккол, а лорд Маккол, ибо
старший брат его Алистер месяц тому назад умер.
Не сразу сообщили Десмонду обстоятельства его смерти. Умер –
да и умер, вы теперь лорд, сэр и прочее – ну и отправляйтесь к своему славному
титулу! Наконец посол объяснил причину своей молчаливости: Алистер Маккол погиб
при самых загадочных обстоятельствах, расследовать которые оказалось
невозможным. Коронер
[4]
настаивал, что убийство совершил браконьер,
схваченный сэром Алистером на месте преступления и затем скрывшийся. Поскольку
других версий не было, официальный вердикт провозгласил именно эту.
Предполагаемого убийцу искали, но, поскольку никто не знал, кого, собственно
говоря, искать, все усилия сами собой сошли на нет. Сэр Алистер не успел
жениться и родить детей, а значит, единственным и бесспорным наследником
являлся его младший брат Десмонд…
И вот тут Олег понял, что кузен его по сути своей воистину
англичанин! Что сделал бы на его месте русский? Понятно, опрометью кинулся бы в
родовое имение: вступать в права наследства, искать убийцу брата и мстить.
Десмонд же и ухом не повел в ответ на увещевания дядюшки Чердынцева поскорее
закрепить за собою наследственные права на лордство! Он не сомневался, что все
это уже совершено лучшими в мире британскими судьями и никто ему дорогу не
перейдет, состояние его останется в неприкосновенности. «Англия – это закон!» –
только и сказал в ответ Десмонд, а вслед за тем выразил пожелание немедля
осмотреть свое нижегородское имение и получить все бумаги на него: ведь
неизвестно, когда он снова прибудет в Россию, так что формальности следовало
исполнить незамедлительно.
– Разумеется, ведь Россия – не Англия! Здесь у нас вор на
воре сидит и вором погоняет! – усмехнулся старший Чердынцев, усмотревший в
сем заявлении Десмонда прямое к себе недоверие, и, швырнув на стол бумаги,
подтверждавшие права племянника, удалился.
Отношения в доме сделались натянутые… Граф, впрочем, был
человеком слова и дела, опять же – память о любимой сестре все еще владела
сердцем. Несколько охладев к бесцеремонному племяннику, он препоручил его
Олегу. Вот так и вышло, что в Воротынец Десмонда сопровождал молодой Чердынцев;
он же помогал исполнить всяческие формальности, отыскать хорошего управляющего.
Дела, однако, затянулись… Сперва Десмонд намеревался воротиться в Петербург по
первопутку, чтобы добраться до Англии к Рождеству, затем стал чаять успеть к
Рождеству хотя бы в Петербург!
Одним словом, судьба распорядилась так, что ночь перед
Рождеством двоюродные братья встретили в пути…
* * *
Самое обидное, что дом был в каких-нибудь трех верстах,
когда сани вдруг стали, и внезапная остановка сия прервала не только плавное
движение, но и тягучую дремоту, в кою погружены были седоки. Сначала они,
конечно, ничего недоброго не заподозрили, а только сонно, тупо таращились в
полутьму, рассеиваемую игрою огня за дверцею малой печурочки, наполнявшей возок
своим жарким дыханием (путешествовали Чердынцевы всегда с такими удобствами, которые
превращали тяготы и нудное течение времени почти в удовольствие).
Олег потер ладонью запотевшее оконце: в возке были настоящие
стекла, даже не слюдяные вставочки! Ох и заметь!
[5]
Вихри неслись над землей, взмывали к
взбаламученным небесам, и чудились в них некие непредставимые существа с
разметавшимися белыми волосами, неимоверно длинными руками, белые лица,
огромные хохочущие рты… Он быстро перекрестился.
– Ну и ночка! – пробормотал, зябко поеживаясь. –
Истинно праздник для нечисти. Удалая ночка, разбойничья! Сейчас бы на посиделки
нагрянуть, не то в баньку.
– О, bagnio! – услышав знакомое слово, оживился
Десмонд. – The bagnio, good, yes, да?
